«Сии не убояшася темницы»: доклад игуменьи Домники на конференции «Церковь. Богословие. История»

Яркое впечатление у участников и зрителей X Всероссийской научно-богословской конференции «Церковь. Богословие. История» оставили доклад игуменьи Домники (Коробейниковой) «Сии не убояшася темницы», посвященный новомученикам, принявшим смерть в уральском заточении, и одноименный фильм, созданный сестрами Александро-Невского Ново-Тихвинского монастыря.

«Сии не убояшася темницы»[1]: новомученики, принявшие смерть в уральском заточении. Новые имена в Соборе Екатеринбургских святых

Один из русских священномучеников, Иаков Бойкόв, однажды сказал: «Я никогда не стану предателем Церкви». Эти слова он подтвердил делом, мученически окончив жизнь в одном из уральских лагерей. «Я никогда не предам Церкви», – так говорили всей своей жизнью и многие другие священнослужители, монашествующие и миряне. И со временем нам открывается всё больше имён. Как мы надеемся, скоро к Собору Екатеринбургских святых будут причислены ещё четверо новомучеников. Это уже упомянутый священномученик Иаков Бойков, а также священномученики Пётр (Полянский), Сергий Кочуров и преподобномученица Анастасия Титова. Решение о включении их имён в Собор Екатеринбургских святых уже принято Синодальной комиссией по канонизации святых и вынесено на утверждение Архиерейского Собора.

Как удалось установить по архивным документам, трое из этих новомучеников, святые Сергий, Иаков и Анастасия, скончались в лагерях на территории нынешней Свердловской области. А святитель Пётр провёл самые тяжёлые, мученические годы своей жизни в свердловской тюрьме. И для того чтобы во всей полноте представить себе их подвиг, нужно вспомнить, какой страшной была репрессивная система в Советском Союзе.

Большевики захватили власть в октябре 1917-го года, а уже летом 18-го года в России были созданы первые концлагеря. В Екатеринбурге в это время томились в заточении святые Царственные страстотерпцы и многие другие люди, обречённые на смерть. Тюрьмы были переполнены политическими заключёнными и заложниками.

И следующим актом большевиков, укреплявших свою власть с помощью насилия, стало создание концлагерей во всех губернских городах. Меньше чем за два года в России было открыто 128 концлагерей, где находились сто тысяч заключённых. Концлагеря подчинялись органам ВЧК, которые распоряжались судьбами людей фактически по своему произволу, руководствуясь лишь общими декретами и инструкциями новой власти. Эти внесудебные репрессии власть объясняла «революционной необходимостью» и гражданской войной.

В Екатеринбурге в июле 1920-го года тоже появился концлагерь № 1, рассчитанный на пять тысяч человек. Он располагался на окраине города – там, где теперь проходят проспект Космонавтов и улица Кислородная, недалеко от железнодорожного вокзала[2]. Заключённые содержались в сараях бывшего кирпичного завода, в тяжёлых условиях. Примерно в половине помещений не было печей, и узники вынуждены были греться у костров, которые разводили на глиняном полу. Мылись заключённые крайне редко, потому что в лагере была всего одна маленькая баня, рассчитанная на четверых-пятерых. Из-за антисанитарных условий в 21-м году в лагере умерли от тифа и других болезней двести семьдесят человек. Священномученик Сергий Увицкий провёл в этом лагере один год, с июля 20‑го по июль 21-го года, и тоже едва не умер от тифа. В лагере царил произвол: однажды после побега шестерых заключённых в назидание оставшимся были расстреляны двадцать пять белых офицеров.

В ноябре 20-го года был открыт ещё один концлагерь – в Нижнем Тагиле. Он разместился в бывших зданиях женского монастыря в честь иконы «Всех скорбящих Радость». Через него прошли более тысячи человек.

В 22-м году с окончанием гражданской войны государство официально упразднило концлагеря, Ревтрибуналы и Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию. Было заявлено, что отныне все преступления рассматриваются в обычном, судебном порядке. Но в действительности внесудебные репрессии продолжались. Карательные функции ВЧК были переданы новому органу – ОГПУ. В 24-м году при ОГПУ было создано Особое совещание, наделённое правом выносить постановления о заключении в концлагеря сроком до трех лёт. Особое совещание состояло всего из трёх человек и отчитывалось только перед Президиумом ВЦИК СССР. Аналогичные «тройки» были созданы во всех союзных республиках.

В 20‑е годы десятки тысяч невинных людей по решению этих «троек» были отправлены в Соловецкий лагерь и его отделения, находившиеся в Карелии, Коми и на территории современного Пермского края. О том, как бесчеловечно при этом обращались с людьми, свидетельствует следующий трагический случай. В 23-м году ревизор, проверявший делопроизводство ОГПУ, покончил с собой, написав перед смертью письмо, в котором были такие слова: «Знакомство со следственным материалом и теми приёмами, которые сознательно допускаются нами по укреплению нашего положения, вынудило меня навсегда уйти от тех ужасов и гадостей, которые применяются нами во имя высоких принципов коммунизма».

Репрессии продолжались и в Свердловской области. Людей, неугодных власти, без суда отправляли в концлагеря за пределы области либо после формального суда заключали в официально действующих местах лишения свободы в Екатеринбурге, Нижнем Тагиле, Камышлове, Красноуфимске, Ирбите, Нижней Туре и Верхотурье. Но всё это было лишь прелюдией последующих репрессий.

Начало 30‑х годов ознаменовалось «великими стройками» коммунизма, которые требовали больших материальных ресурсов, прежде всего рабочей силы. В качестве последней идеально подходили советские заключённые. Как отмечал Александр Солженицын, «государству нужна была рабочая сила: а) предельно дешёвая, а лучше бесплатная; б) неприхотливая, готовая к перегону с места на место в любой день, свободная от семьи, не требующая ни устроенного жилья, ни школ, ни больниц». В 29-м году вышло постановление Совнаркома «Об использовании труда уголовно-заключённых». С этого момента концлагеря, называвшиеся теперь исправительно-трудовыми лагерями, открывались повсюду, а в структуре ОГПУ было создано Управление лагерями, печально известное под названием ГУЛАГ. Лагеря создавались как предприятия: их местоположение, площадь, количество заключённых зависели от производственных нужд. Были лагеря разного профиля: строительные, сельскохозяйственные, лесные и так далее. Экономика Советского Союза теперь планировалась с учётом использования труда заключённых.

С ужасающей скоростью лагерная система стала развиваться после выхода в 37-м году знаменитого приказа наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Приказ предписывал до конца года расстрелять 73 тысячи человек и отправить в лагеря сроком на восемь или десять лет 188 тысяч. О ходе исполнения приказа Ежову докладывали каждые пять дней. Ему сообщали, сколько человек и к каким срокам приговорены, после чего осуждённые распределялись по лагерям. По всей огромной стране лагеря стали наполняться ни в чём неповинными людьми, которые в одночасье были объявлены врагами народа. Это были и простые колхозники, и директора заводов, учёные, поэты, священники, рабочие, руководители вузов, учителя. Многие из них пострадали фактически за то, что исповедовали православную веру. Спустя некоторое время первоначальная цифра осуждённых, по решению советского руководства, увеличилась. Вместо 188 тысяч человек, указанных в приказе, были арестованы и отправлены в лагеря около 700 тысяч. Лагерная сеть стремительно разрасталась. На карте вы сейчас видите все лагеря ГУЛАГа. 

В Свердловской области первая лагерная система – Ивдельлаг – была создана в августе 37-го года, и уже к концу года в Ивдельлаг были доставлены пятнадцать тысяч заключённых для лесозаготовок и строительства железной дороги. А вскоре эта система насчитывала более шестидесяти подразделений и около тридцати тысяч заключённых, подавляющее большинство которых были осуждены несправедливо.

Меньше чем через год, в 38-м году, в Свердловской области появилась вторая лагерная система – Севураллаг, с центром в посёлке Сосьва. Она насчитывала более сорока подразделений на территории двенадцати районов, в том числе Туринского, Верхотурского, Нижне-Салдинского. В начале 40-х годов там было около тридцати тысяч заключённых.

В 40-м году из Севураллага выделилась третья лагерная система – Богословлаг, с центром в посёлке Турьинские рудники (ныне город Краснотурьинск). В 41-м году там было более четырнадцати тысяч узников.

С началом Великой Отечественной войны для успешной работы тыла в лагеря СССР было направлено ещё два миллиона заключённых. Часть из них отправилась в Нижний Тагил на строительство металлургического завода. Так в 42-м году в нашей области появилась четвёртая лагерная система – Тагиллаг – самая крупная и, по воспоминаниям, самая страшная из уральских лагерных систем. Через неё в 40-е годы прошло 106 тысяч человек.

Ещё три лагерные системы – Тавдинлаг, Лобвинлаг и Востураллаг – сначала были подразделениями Севураллага, а затем стали самостоятельными системами. В каждой из них содержалось от двух до двенадцати тысяч заключённых.

Семь лагерных систем Свердловской области представляли собой огромный производственный комплекс, можно сказать, государство в государстве. Они располагали большими площадями с колоссальными запасами леса и полезных ископаемых. Техническое оснащение лагерей и условия содержания узников представляли собой резкий контраст. Для производственных нужд в лагерях имелись конные и машинные парки, самолёты, пароходы, паровозы. При этом заключённые содержались в нечеловеческих условиях. Они жили по двести-триста человек в бараках, построенных из тонких досок, спали на двух-трёхъярусных нарах, в рабочей одежде; постельные принадлежности были редкостью. В разных концах барака стояли две печки или чаще одна. Холод в помещениях был такой, что у заключённых за ночь примерзали к нарам бороды, и утром их отрезали, чтобы встать. Не всегда в лагерном пункте имелась баня и запасы воды, поэтому узники подолгу не умывались и не мылись.

Рабочий день узников, исполнявших тяжёлый ручной труд, составлял не менее одиннадцати часов. При этом питание было очень скудным – миска жидкой баланды и немного хлеба. Но и этот паёк получали только те, кто выполнял норму выработки. Иногда в лагерях неделями или даже месяцами не было питьевой воды, и люди были вынуждены пользоваться снеговой водой. От недоедания и антисанитарных условий в лагерях свирепствовали сыпной тиф, цинга, пеллагра, дистрофия. По воспоминаниям бывших узников, ночью в бараках постоянно были слышны хрипы, кашель и стоны. Заболевшим не давали дополнительное питание, наоборот, сокращали паёк до минимума. Многие люди, чтобы не потерять паёк, выходили на работу больные, при этом раздетые и разутые, – тёплой одежды и обуви в лагерях не хватало. Медицинской помощи больные почти не получали. Люди пожилые и физически слабые в таких условиях были обречены на смерть.

В общей сложности в уральских лагерях от голода и болезней, от невыносимых бытовых условий и непосильного труда погибли несколько десятков тысяч мирных граждан. Самый вопиющий случай был в Тагиллаге в 43-м году: всего за несколько месяцев от болезней и дистрофии умерла половина заключённых – 11 тысяч из 24-х. Для лагерного начальства человеческие жизни не представляли никакой ценности. Для них важнее было выполнить производственный план, чтобы самим не попасть под репрессии. А вместо умерших заключённых быстро прибывали новые, которых отправляли в лагеря регулярно, в плановом порядке.

Труд заключённых не стоил государству ничего, а прибыли приносил много. Например, в Тагиллаге по подсчётам историков, только в 42-м году общий доход от труда узников составил 123 миллиона рублей. В Свердловской области заключёнными было построено множество заводов, в том числе Нижнетагильский металлургический, Богословский алюминиевый, Туринский целлюлозный, Лобвинский и Тавдинский гидролизные заводы. Узники лагерей строили также теплоэлектростанции, железные дороги, автотрассы, аэродромы, театры, жилые дома. Город Краснотурьинск почти полностью построен заключёнными Богословлага. Позднее всё это было приписано трудовым подвигам комсомольцев и коммуни­стов. Уже в наше время, в 2005 году, при ремонте Нижнетагильского театра было обнаружено послание строителей-заключённых потомкам. На куске кровельного железа красно-коричневым лаком было написано: «Эта надпись замурована 15 марта 1954 года не под гром оркестров и шум толпы, но она расскажет потомству, что этот театр построен не силами комсомольских бригад, как об этом будут утверждать летописи, а создан на крови и костях заключённых — рабов XX‑го столетия. Привет грядущему поколению, и пусть ваша жизнь и ваша эпоха не знает рабства и унижения человека человеком. С приветом, заключённые И. А. Кожин, В. Г. Шарипов, Ю. Н. Нигматулин».

Всего в уральских лагерях побывало несколько сотен тысяч людей, не виновных ни в каком преступлении. Кто же были эти люди, которые в родной стране оказались пленниками и рабами? Известно, что в Тагиллаге скончался архиепископ Свердловский Варлаам (Пикалов), которого очень любили верующие. Некоторое время его укрывали от гонений сёстры Ново-Тихвинского монастыря, жившие маленькой общиной в Свердловске, но в 44-м году он всё-таки был арестован и через два года умер в лагере.

В другом лагере, Ивдельлаге, согласно сохранившейся картотеке, находились в заключении не менее трёхсот служителей Церкви и выходцев из духовного сословия. В их числе была послушница Ново-Тихвинского монастыря Марфа Софонова, которая, несмотря на тяжелейшие условия, выжила и впоследствии пела на клиросе в Иоанно-Предтеченском храме Свердловска. Среди узников Ивдельлага были такие известные люди как основоположник гелиобиологии А. П. Чижевский и полярный исследователь П. К. Хмызников.

В этом же лагере окончила свои дни преподобномученица Анастасия Титова, имя которой, как мы надеемся, будет включено в Собор Екатеринбургских святых. О её жизни сохранилось мало сведений, до нас не дошло ни одной её фотографии. Но ясно, что это был человек, живший по Богу. Она тридцать два года подвизалась в Спасо-Влахернском монастыре Дмитровского уезда Московской губернии^[3], где приняла постриг в рясофор. В её послужном списке, что она была «очень хорошего поведения», то есть отличалась смирением и благоговением. После революции она не покинула монастырь, оставалась там и тогда, когда его преобразовали в сельхозартель. По свидетельствам односельчан, инокиня Анастасия была в артели старшей. После закрытия артели она жила недалеко от Сергиева Посада, служила псаломщицей в сельском храме и собирала в селе деньги для уплаты налога за храм. В 37-м году она оказалась среди тех, кого арестовали по разнарядке Ежова (по Московской области эта разнарядка составляла тридцать тысяч человек). На единственном допросе инокиня Анастасия отвергла все обвинения и была приговорена к заключению в ИТЛ на восемь лет.

Её отправили в Ивдельлаг. В то время он ещё только начал формироваться. Советское руководство требовало, чтобы лагерь принял к декабрю 37-го года пятнадцать тысяч заключённых (в их числе была и инокиня Анастасия). Но лагерь к этому был не готов. Леса для строительства бараков заготовили к зиме ничтожно мало, он был некачественным, сырым. Конвойные пути от железнодорожных станций к лагерю и пункты питания не были продуманы. Прибывающие заключённые шли пешком в сторону Ивделя, переходя вброд все реки, без пищи. В самом лагере ещё не было ни медпунктов, ни лекарств, а заключённые прибывали туда больными и ослабленными. Не была завезена зимняя одежда, морозы же предстояли жестокие – до минус пятидесяти градусов. Узники размещались в наспех построенных бараках, часто без отопления. Не были вырыты колодцы, не построены бани. По воспоминаниям бывших узников, кормили их только баландой: «Что представляло собой это варево? В полном котле замешивалась мука, иногда сечка, а на дне плавало небольшое количество сухих или мороженых овощей: моркови, свёклы, листочков капусты… Еда была некачественной, некалорийной, но и её постоянно не хватало. Считалось лакомством, если иногда доставалась соскобленная со стенок котла пригоревшая корка остатков баланды».

При этом узники исполняли очень тяжёлые работы: валили лес, прорубали трассу для железной дороги, делали кирпичи. Техники в лагере не было никакой. Все работы выполнялись вручную, с помощью топора и пилы. Те, кто был неспособен к тяжёлому труду, почти не получали пищи. Александр Солженицын в книге «Архипелаг Гулаг» передаёт рассказ бывшего узника Ивдельлага о том, как оголодавшие заключённые ждали у кухни, когда вынесут отходы, чтобы из них приготовить себе обед.

Когда инокиня Анастасия оказалась в этом страшном месте, ей было уже 64 года. И всего через два месяца по прибытии в лагерь, 17 декабря 37-го года, она скончалась и была похоронена на кладбище посёлка Старая Сама недалеко от Ивделя. В настоящее время от этого кладбища не осталось и следа: на его месте – чистое поле. Не так давно потомками погибших узников там поставлен небольшой памятник. Преподобномученица Анастасия в 2005 году причислена к Собору новомучеников и исповедников Церкви Русской.

В том же Ивдельлаге три года спустя оказался ещё один верный служитель Церкви – священномученик Сергий Кочуров. Во время революции 1917 года ему было всего двадцать пять лет, но он был человеком уже духовно зрелым и продолжал своё священническое служение, несмотря ни на какие испытания. В 20-х годах у молодого батюшки отобрали всё имущество и выгнали вместе с семьёй из дома за неуплату налога.  Ему пришлось перейти на служение в село Сандыри близ Коломны. В этом селе в 37-м году на глазах у отца Сергия в его собственном доме арестовали отца его жены – протоиерея Петра Соловьёва. Отец Пётр пришёл к дочери и зятю поздравить внучку Наташу с Днём Ангела, и в этот момент явились сотрудники НКВД с ордером на арест. Больше отец Сергий и его матушка никогда не видели отца Петра: всего через месяц после ареста он был расстрелян. Ныне он прославлен в лике новомучеников.  

Последним местом служения отца Сергия был храм села Троицкого Истринского района Московской области. В этом селе священника арестовали в июле 40-го года по ложному доносу. На допросах батюшка вёл себя достойно и отрицал свою вину. Он говорил: «Антисоветской агитации я не проводил, на руководителей партии и советского правительства я не клеветал, фашизм не восхвалял и фашистский строй я не знаю, что он из себя представляет». Священника приговорили к восьми годам заключения в ИТЛ, и он был отправлен в Ивдельлаг.

К тому времени Ивдельлаг был уже развитой лагерной системой, в нём была налажена беспощадная эксплуатация заключённых, а также и воспитательная работа с ними. При входе в лагерь висела вывеска — «Добро пожаловать», и вновь прибывшие заключённые должны были петь хором: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек».

Отцу Сергию недолго пришлось пробыть в Ивдельлаге. Вскоре его направили на строительство Северо-Уральского (впоследствии Богословского) алюминиевого завода. Строительство только начиналось, и заключённые в первую очередь должны были вырубить лес и на его месте вырыть котлован под будущий Богословский пруд и плотину. Котлован в каменистом ложе реки приходилось долбить вручную кирками, ломами и кувалдами. Затем начали закладывать фундамент и строить плотину. На этих работах многие погибли. Позднее оставшиеся в живых узники говорили: «Плотина на костях построена. Там столько людей полегло, сколько камней в плотине». На этой работе отец Сергий провёл около года.

Согласно картотеке Ивдельлага, 14 июля 41-го года он был уже окончательно переведён в новоорганизованный Богословлаг. В это время уже шла Великая Отечественная война. Содержание узников резко ухудшилось: паёк, и без того скудный, был ещё уменьшен, «жилплощадь» для узников сокращена до семидесяти квадратных сантиметров на человека. То есть каждому заключённому выделялась лишь узенькая часть нар, они должны были спать по несколько человек на одних нарах, лёжа на боку вплотную друг к другу. Участились эпидемии. Пик смертности пришёлся на зиму 41‑го – 42-го годов, когда морозы доходили до минус 53 градусов. Эту зиму отец Сергий пережить не смог. Хотя в лагерь он приехал вполне здоровым человеком, всего за год тяжёлые труды и крайне скудное питание полностью истощили его силы. 12 декабря 41-го года он скончался в возрасте сорока девяти лет и был погребён в безвестной могиле. В 2007 году он причислен к Собору новомучеников и исповедников Церкви Русской.

Ещё одним лагерем, где погибли многие мирные люди, был Севураллаг. В этом лагере творились страшные беззакония. Например, несколько лет там находилась девушка из Канады по имени Мэрион, попавшая в лагерь по несчастному стечению обстоятельств. В детстве она приехала на родину в Польшу в гости к бабушке. Однажды, играя с местными детьми в прятки, она убежала далеко в поле и нечаянно перешла советскую границу. Её схватили и отправили в колонию для малолетних. Всю свою юность Мэрион провела в заключении, в шестнадцать лет оказалась в Севураллаге, где над ней так издевались, что она потеряла дар речи и через несколько лет скончалась.

Известно, что в Севураллаге отбывали срок и служители Церкви, например, архиепископ Ульяновский и Мелекесский Иоанн (Братолюбов), архиепископ Омский и Тюменский Андрей (Сухенко).

В этом же лагере провёл большую часть своего заключения священномученик Иаков Бойков. Он был сыном священника города Бежецка Тверской губернии, с детства горячо любил храм и молитву. На чердаке дома мальчик устроил «церковь»: повесил иконы, колокольчики и утром, когда наступало время службы, звонил. Он так много молился и так любил читать духовные книги, что родные были убеждены: когда он вырастет – станет монахом. Однако Промысел Божий устроил иначе: Иаков женился на выпускнице епархиального училища Марии и в 23-м году стал священником. В это время шли гонения на Церковь. Отец Иаков служил в разных храмах, и везде его облагали непосильными налогами, вынуждая покинуть приход. Батюшке пришлось пережить искушение праведного Иова – уговоры жены оставить служение Богу. В отчаянии она говорила ему: «Яков, бросай служить в церкви, уходи, ведь мы только и делаем, что налоги платим, хуже нищих живём». Но отец Иаков твёрдо отвечал: «Я сана с себя никогда не сниму, никогда не стану предателем Церкви». В 38-м году он был арестован по обвинению в антисоветской агитации. Всё следствие продолжалось только два дня. Священник категорически отрицал свою вину. Его приговорили к десяти годам ИТЛ и отправили в Севураллаг.

Отец Иаков обладал от природы крепким здоровьем и первое время в лагере даже был ударником, то есть перевыполнял норму. Однако он скоро подорвал своё здоровье и уже через несколько месяцев писал супруге: «Перевели меня в бригаду слабосильных. Ничего из этого не вышло. Потому что “слабосильным” предложили вместо лёгкой – ту же тяжёлую работу, а когда они отказались её выполнять, дали триста граммов хлеба и штрафной обед. Меня возвратили в прежнюю бригаду и, следовательно, на прежнюю работу: погрузку вагонов, окатку брёвен, работу на лесопилке и прочее». С тех пор отец Иаков непрестанно болел, но от тяжёлой работы его не освобождали.  В конце первого года заключения он писал родным: «Летом я работал через силу, с большим напряжением и три раза болел, а зимой – совсем не работник. Поработаю самое большее дня три и потом заболеваю».

Вскоре началась война и условия жизни в Севураллаге стали ещё хуже. Больным теперь давали хлеба меньше трёхсот грамм, чем была нарушена старая лагерная поговорка: «Дальше солнца не загонят, меньше триста не дадут». Были случаи, когда в течение месяца не давали кроме хлеба больше ничего, даже баланды. При этом нужно было по-прежнему трудиться одиннадцать часов в день, на работу порой приходилось ходить за десять километров. Всё это привело к тому, что за два месяца войны большинство заключённых стали похожи на скелеты. Если до войны платформу со стройлесом грузили до обеда четыре человека, то сейчас её грузили сто человек в течение всего рабочего дня. Но питание узникам улучшали только в самых исключительных случаях. Например, в одном лагерном посёлке все заключённые с наступлением сумерек стали слепнуть. Это была болезнь «куриная слепота», возникающая от голода и недостатка витаминов А и В. Все вечерние работы пришлось остановить, потому что вслепую люди работать не могли. Чтобы исправить ситуацию, в лагере стали выдавать по сто грамм бараньей печени на человека. Через несколько дней зрение у заключённых восстановилось, и их вновь отправили на вечерние работы.

Отец Иаков Бойков в это время находился среди инвалидов, неспособных к общим работам. Таких почти не кормили. В мае 42-го года из Севураллага был выделен Востураллаг. Сарапульский лагпункт, на котором находился отец Иаков, отошёл к новому лагерю. В этом лагере отец Иаков и скончался от голода  19 апреля 43-го года в посёлке Сарапулка. В Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской он прославен в 2000 году вместе со своим братом Иоанном Бойковым, который тоже был священником и мученически окончил свои дни в Вишерском лагере Пермского края.

Наконец, нужно сказать несколько слов ещё об одном новом Екатеринбургском святом – Местоблюстителе Патриаршего Престола священномученике Петре (Полянском). Жизнь и подвиг этого Архипастыря, конечно, всем хорошо известны, и хотелось бы отметить лишь то, что именно в нашем городе этот великий подвижник, гигант духа в течение нескольких лет, в 27-м, а затем с 30-го по 34-й (или 36-й)^[4] годы подвергался невыносимым страданиям. Здесь он пламенно молился, здесь, вероятно, сподоблялся сверхъестественных утешений от Господа. Можно сказать, что весь наш город освящен его молитвой и страданиями, перенесёнными ради Христа. Чекисты требовали, чтобы он отрёкся от местоблюстительства, согласился на сотрудничество с ОГПУ-НКВД. Взамен он получил бы спокойную старость, врачебную помощь и другие блага. Однако священномученик Пётр не пошёл на компромисс, хотя знал, что его ждёт в случае отказа: продолжение сурового заключения в одиночной камере, полное лишение всякой помощи, мучения от неисцелимых хронических болезней, от голода и так далее. Но его укрепляло сознание, что он не предал Христа и Церковь. «Одно только и поддерживает, – писал сам священномученик из свердловской тюрьмы, – это сознание, что у меня есть обязанности по отношению к Церкви, которой я должен не оставлять, стражем которой обязан быть». Ныне на храме, действующем близ тюрьмы, где святитель Пётр писал эти строки (теперь это СИЗО № 1), установлена памятная доска. Две подобные доски находятся и в самой тюрьме.

Священномученик Пётр и трое других наших святых, несмотря на то, что находились в нечеловеческих условиях, сохраняли внутреннюю стойкость и силу духа. Во всех страданиях их укрепляла и утешала вера. И эта вера не была посрамлена. Мученический подвиг святых, как и в первые века христианства, стал семенем новой жизни для Церкви. Врата адовы не смогли одолеть её – Церковь живёт, молится, являет миру образ Царства Небесного. На это надеялся, в это верил священномученик Пётр, зная, что за страданиями и смертью следует воскресение и жизнь, как писал он в свердловской тюрьме: «Жизнь есть подвиг. Тебя мучают – бедность, болезнь, клевета, унижение, и стоит только пожалеть себя – и ты несчастнейший из несчастных. Но стоит только понять, что это то самое дело жизни, которое ты призван делать – и вместо уныния и боли – энергия и радость. Держусь непоколебимого христианского настроения и идеалов и потому не могу в своё служение Церкви вложить какое-либо раздвоение. Я считал бы себя бесчестным не только перед верующими, но и перед самим собою, если бы личные интересы предпочёл своему долгу и любви к Церкви. Веруй и умей нести свой крест. Единственное, что для меня, вероятно, осталось – это страдать до конца с полной верой в то, что жизнь не может быть уничтожена тем превращением, которое мы называем смертью».