Преподобномученик Ардалион (Пономарев)

Александр Ипполитович Пономарев родился 22 июля 1877 года в селе Романово Верхотурского уезда, в семье священника.

С детства Александр отличался большими способностями к наукам и много читал, в течение своей жизни сумел изучить три языка: французский, греческий и латинский. В июне 1899 года он окончил курс Пермской духовной семинарии по первому разряду со званием студента семинарии^[1]. Во время обучения в семинарии Александр Ипполитович вступил в брак, жену его звали Надежда Леонидовна. В их дружной семье было четверо детей: Нина, Мария, Алексей и Григорий.

В сентябре 1899 года Александра рукоположили в сан священника, и указом Екатеринбургской Духовной Консистории он был определен к Николаевской церкви Быньговского завода Екатеринбургского уезда. Одновременно молодой священник стал законоучителем в земском начальном училище.

В Быньговском заводе отец Александр прослужил недолго, уже в 1900 году он был переведен в Сретенскую церковь Пышминского завода. Здесь он также преподавал Закон Божий: занимал должности законоучителя Министерского народного училища и Сарапульского земского училища, заведующего и законоучителя местной церковно-приходской школы. За ревностное служение отец Александр в 1903 году^[2] был награжден набедренником. Его способности к преподаванию были замечены священноначалием, и в 1905 году батюшку пригласили в Екатеринбург преподавать Закон Божий в Екатеринбургском духовном училище.

В Екатеринбурге произошла встреча семьи Пономаревых с известным всей России и всеми чтимым настоятелем Кронштадтского Андреевского собора отцом Иоанном Сергиевым. Эта памятное знакомство состоялось во время приезда Всероссийского пастыря на Урал в 1905 году.

По воспоминаниям очевидцев, отец Иоанн Кронштадтский прибыл в Екатеринбург из Перми 22 июня в половине седьмого утра. Его встречал Екатеринбургский епископ Владимир (Соколовский-Автономов)^[21], священнослужители городских церквей, знатные граждане и именитые купцы. Отец Иоанн пробыл в Екатеринбурге три дня. Несмотря на возраст (тогда ему было семьдесят шесть лет), он каждый день совершал утреню и литургию в одном из городских храмов (где ему сослужили многие священнослужители, в том числе и отец Александр Пономарев), потом служил молебны по домам. В любую погоду отца Иоанна Кронштадтского всюду сопровождали толпы народа. Храмы, в которых он совершал богослужения, всегда были переполнены богомольцами, они стояли даже на подоконниках. Тысячи людей окружали церкви в эти дни. Для поддержания порядка туда были направлены, помимо полицейских чинов, взводы солдат и казаков. Несмотря на все предпринимаемые меры, при появлении отца Иоанна приходилось сдерживать толпы людей, из уст которых, при виде дорогого батюшки, буквально стоном вырывались возгласы: «Благословите!», «Прикоснитесь!», «Наложите руку!». Многие горожане приводили и приносили к отцу Иоанну больных — за короткое время пребывания Всероссийского пастыря в Екатеринбурге перед ним прошла целая волна человеческого горя и страданий. И для каждого несчастного батюшка находил два-три слова утешения и ободрения.

Отец Александр Пономарев был одним из тех, кому посчастливилось принимать отца Иоанна Кронштадтского у себя дома. Отец Иоанн благословил всех членов семьи, и это благословение они помнили всю жизнь.

8 декабря 1908 года за усердное преподавание Закона Божьего отцу Александру была выражена благодарность Екатеринбургского училищного совета. В 1910 году священника назначили заведующим Екатеринбургской епархиальной школой псаломщиков. В эту школу можно было поступать с четырнадцати лет; в ней юноши готовились стать церковнослужителями. Заведующему школой необходимо было иметь как педагогический, так и духовный опыт. За прилежное служение на этом поприще в 1911 году отца Александра наградили фиолетовой скуфьей.

В 1912 году последовало новое назначение. Отцу Александру предложили занять должность уездного миссионера в городе Шадринске. Батюшка принял предложение и одновременно стал членом Шадринского отделения Екатеринбургского епархиального ученого совета.

Должность уездного миссионера была введена 2 марта 1911 года указом Святейшего Синода. Назначенный на нее священнослужитель должен был руководить всей миссионерской деятельностью уезда, важнейшим направлением в которой являлась работа с раскольниками и сектантами. Должность уездного миссионера требовала от священника большого пастырского опыта и ответственности. Екатеринбургская епархия имела сложный религиозный состав: кроме православных здесь жили старообрядцы, мусульмане и представители различных сект. Отец Александр вполне соответствовал требованиям, предъявлявшимся к миссионерам. Больше всего усилий пришлось приложить ему для противодействия распространению старообрядчества. Раскольники в эти годы вели активную деятельность, их позиции особенно укрепились благодаря Высочайшему указу «Об укреплении начал веротерпимости», вышедшему 17 апреля 1905 года и охарактеризованному православными миссионерами как «похоронный перезвон для господствующей Церкви»^[3].

Отец Александр проводил много времени в разъездах, организовывал публичные собеседования и диспуты, на которые приглашались все желающие: старообрядцы, сектанты и православные. За ревностные труды в должности Шадринского уездного миссионера отец Александр был награжден в 1914 году благословением Святейшего Синода с выдачей грамоты. В 1915 году его назначили законоучителем Шадринской учительской семинарии. Сохранилась характеристика, данная отцу Александру директором семинарии. В ней сказано: «Священник Пономарев относится к своим обязанностям усердно, и вел дело в минувшем учебном году успешно. Им не было пропущено ни одного урока, он ежедневно являлся на молитву перед уроками и часто сам читал дневное Евангелие. После молитвы разъяснял учащимся смысл прочитанного и указывал, как применить истину Евангелия к жизни. Беседы эти были непродолжительны, но содержательны. …Вообще, семинария нашла в священнике Пономареве лицо, способное успешно вести дело преподавания Закона Божьего и благотворно влиять на учащихся. Не занимая никакой другой должности, он всю энергию свою отдает на дело служения учебному заведению»^[4].

В 1917-м году отец Александр был назначен директором Шадринской учительской семинарии. Конечно, столь ответственная должность требовала от него многих забот и трудов.

Революция застала отца Александра в Шадринске, но вскоре, в 1918 году, он переехал в Ревдинский завод. Здесь он стал настоятелем Михаило-Архангельской церкви. Этот переезд, возможно, сохранил батюшке жизнь: гражданская война в Шадринском районе сопровождалась особыми зверствами по отношению к священнослужителям. Убивали в первую очередь ревностных и хорошо образованных пастырей. Особенно много убитых оказалось в приходах, расположенных по линии Шадринск — Богданович.

В 1920 году отец Александр по распоряжению Епархиального управления был переведен в Екатеринбург и назначен настоятелем Александро-Невской церкви. В городе ее все называли Лузинской, потому что она была построена на средства купца П. В. Лузина. В этом же году батюшку наградили камилавкой. В 1922 году к отцу Александру обратились прихожане Успенской церкви при Верх-Исетском заводе (ВИЗ), расположенном в Екатеринбурге, с просьбой занять должность настоятеля их храма. При этом приходской совет пообещал батюшке выделить ему квартиру и снабжать дровами. На эту должность он и был перемещен епархиальным начальством. Одновременно он выполнял обязанности председателя экзаменационной комиссии для лиц, ищущих звания священника и диакона. Служение свое батюшка проходил с усердием и духовной мудростью, что не могло остаться незамеченным священноначалием: в 1923 году отец Александр был возведен в сан протоиерея.

Кроме многих забот, связанных с возложенными на отца Александра обязанностями, возникали и другие трудности. Перед отцом Александром встала проблема обучения младших детей. Не желая, чтобы они учились в советской школе, батюшка составил для них программу домашнего обучения, куда входили общеобразовательные и вероучительные предметы, только на уроки по математике, химии и физике дети ходили к частному преподавателю.

О том, что дети отца Александра получили прекрасное воспитание, можно судить по судьбе его младшего сына Григория. Григорий родился в 1914 году и с детства отличался благочестием, необычным для детей своего возраста. Он рос послушным родителям, любознательным и трудолюбивым. Особенно была заметна для окружающих рано проявившаяся у него любовь к храму — уже с четырех лет Григорий охотно помогал отцу в церкви. С юности под руководством отца Григорий стал глубоко и серьезно изучать полный курс предметов духовной семинарии и по-прежнему много времени проводил в храме. С четырнадцати лет он уже служил псаломщиком, пел в хоре и хотел, несмотря на репрессии против духовенства, стать священником или монахом. Григорий много читал, особенно творения святых отцов Церкви: святителей Василия Великого, Григория Богослова, Феофана Затворника, праведного Иоанна Кронштадтского. Отец Александр был настоящим духовным наставником Григория, сумевшим привить ему любовь к молитве и крепкую веру в Бога. Впоследствии Григорий прошел лагерь и ссылку, стал священником, служил в Курганской епархии, где нес высокий подвиг старчества. Об отце Григории Пономареве в настоящее время написано несколько книг, опубликованы его произведения: «Духовный дневник», «Сто вопросов и сто ответов на запросы христианской души», «Цветник духовный» и другие. Все они основаны на святоотеческих творениях и дают ясные ответы на многочисленные вопросы, волнующие христианина в условиях современной жизни.

Самому отцу Александру также пришлось многое пережить в страшные для Церкви годы, и он неизменно сохранял мужество и стойкость настоящего пастыря. Благодаря его деятельности в 20-е годы, когда Церковь была раздираема расколами, Успенский храм, где он служил, остался в Патриаршей Церкви. В 1927 году сторонники архиепископа Григория (Яцковского)^[24] подали городским властям ходатайство о передаче им Успенского собора, но добиться своего григорьевцам не удалось.

Тридцатые годы стали для отца Александра временем испытаний и скорбей. Уже в 1929 году в ОГПУ по Уралу стал рассматриваться вопрос о закрытии храмов в поселке ВИЗа. В селении находилось пять храмов, из которых четыре были староцерковническими и один — Никольский — обновленческим. Обновленческая церковь, по характеристике представителей политуправления, являлась «наиболее политически обезвреженной, активной религиозной работы не ве[ла], поэтому ставить ставку на ее закрытие из существующих пяти церквей [было] нецелесообразно»^[5]. Власти решили закрыть Успенский собор, посчитав, что он может быть использован для культмассовых мероприятий, так как находится рядом с заводом. Кроме того, в письме заместителя ПП ОГПУ по Уралу сообщалось: «Успенский собор является пунктом группирования чуждых антисоветских элементов, которые оказывают религиозное и политическое влияние на рабочих. Из этой церкви идет руководство религиозной работой даже за пределы Свердловского округа»^[6]. Храм на ВИЗе, несмотря на сопротивление верующих, закрыли.

После закрытия храма в 1932 году отец Александр переехал с матушкой и младшим сыном Григорием в город Невьянск, где служил в Вознесенской кладбищенской церкви, единственной не закрытой властями. Семья испытывала материальные трудности, кроме того, стала болеть матушка. Сколько могла, она старалась скрывать свою болезненность от близких, чтобы не отягощать их, но в Невьянске слегла окончательно. Отец Александр и сын Григорий молились о ее здравии, но внутренне готовились проститься с матушкой… Перед кончиной она исповедалась, причастилась, благословила младшего сына Григория и заочно всех старших детей, которые жили уже самостоятельно. Душа ее мирно отошла ко Господу. Похоронили матушку Надежду за алтарем Вознесенской церкви.

После смерти жены в 1933 году протоиерей Александр Пономарев принял монашеский постриг с именем Ардалион. Еще строже стала теперь его жизнь. Однако посвящать все время молитве отцу Ардалиону не удавалось: на него возлагались все более высокие и ответственные должности, которые требовали многих трудов, духовной рассудительности, а в те годы — и необычайного мужества.

Некоторое время после пострига отец Ардалион служил благочинным Невьянского церковного округа. Батюшка пользовался большим авторитетом среди священников и прихожан, священнослужители часто обращались к нему за советом, и он всегда помогал найти решение проблемы. Так, осенью 1934 года к отцу Ардалиону обратился за помощью иеромонах Верхотурского монастыря отец Иоиль (Вяткин). Он получил назначение служить в церкви села Сербишино Режевского сельсовета Нижне-Тагильского района, и ему нужен был псаломщик. Отец Ардалион посоветовал отцу Иоилю не искать псаломщика: при церкви жили монахини из закрытого Сербишинского женского монастыря, которые могли бы помогать в совершении богослужений. Когда отец Иоиль приехал в Сербишино, он обнаружил, что при церкви действительно нелегально существует женская обитель. Сербишинский монастырь закрывали два раза: в 1924 и 1927 году. Но сестры из села не уехали, купили два дома и продолжали жить монашеской общиной, сохраняя даже общую трапезу. Они во всем старались придерживаться монашеского устава: утром и вечером совершали молитвенное правило, посещали богослужения, соблюдали посты, не предпринимали ничего без благословения настоятельницы. Отец Ардалион, как благочинный, духовно окормлял и поддерживал сестер, по возможности помогал им. Его совет оказался полезным для отца Иоиля.

В 1934 году митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский) наградил иеромонаха Ардалиона саном игумена — «за усердное служение Церкви Божией»^[7]. Возведен в сан он был 19 декабря 1934 года в Кафедральном соборе Свердловска архиепископом Макарием (Звездовым)^[45]. В конце этого же года игумен Ардалион стал настоятелем Миасской Свято-Троицкой церкви Челябинской епархии, однако вскоре Свято-Троицкий храм закрыли. Отец Ардалион возвратился к сыну в Невьянск, но на покое ему долго пробыть не удалось.

В феврале 1936 года по приглашению приходского совета Вознесенской церкви поселка Каслинский завод^[8] Челябинской области архимандрит Ардалион стал настоятелем этой церкви. Одновременно приходской совет собирался ходатайствовать перед митрополитом Сергием (Страгородским) о возведении отца Ардалиона в сан епископа для управления Челябинской епархией. Дело в том, что в конце 1923 года была образована административная Уральская область, объединившая Пермскую, Екатеринбургскую, Челябинскую и Тюменскую губернии. В соответствии с этим были изменены и епархиальные границы. Епархиальный архиерей, кафедра которого находилась в Свердловске, имел права областного архиерея Уральской Церковной области. Но в 1934 году в СССР была проведена очередная административная реформа. Уральская область была разделена на три: Свердловскую, Челябинскую и Обь-Иртышскую — при этом опять произошло перераспределение границ уральских епархий. На основании указа митрополита Сергия от 28 марта 1934 года девяносто пять приходов из десяти благочиннических округов были переданы из Свердловской епархии в Челябинскую. Среди них — каменские, камышловские, талицкие, шадринские и верхнеуфалейские приходы. В Верхнеуфалейский округ и был приглашен служить отец Ардалион. В Челябинскую епархию новый епископ после ареста предыдущих назначен еще не был, и она до 1935 года подчинялась Свердловскому архиепископу Макарию (Звездову), который с марта этого же года не управлял епархией по болезни, а затем был арестован. Тогда Челябинская епархия перешла в подчинение к Омскому епископу Антонию (Миловидову)^[11], который в 1936 году тоже был арестован.

В этом административном хаосе в декабре 1935 года решено было просить митрополита Сергия о назначении в Челябинск своего епископа. Благочинный верхнеуфалейских приходов отец Александр Можаев говорил: «Учитывая то обстоятельство, что Церковь без епископа быть не может, а мы в течение продолжительного времени сиротствуем и остаемся как овцы без пастыря, [будем] просить митрополита Сергия о назначении в Челябинскую область епископа»^[9]. Местом пребывания епископа должен был стать поселок Каслинский завод, «где [есть] храм великолепный, [который] содержится в чистоте и порядке»^[10] и крепкая община.

Отец Александр Можаев ездил в Москву к митрополиту Сергию, но тот отказался послать епископа, так как раньше он присылал уже нескольких, а гражданские власти их не регистрировали. Поэтому митрополит Сергий посоветовал найти кандидата на Челябинскую кафедру среди священнослужителей самой епархии. В феврале 1936 года благочинный побывал в Епархиальном управлении Свердловска, где ему посоветовали рассмотреть кандидатуру игумена Ардалиона (Пономарева) из города Невьянска. Для переговоров с отцом Ардалионом приходской совет Вознесенского храма выезжал в Невьянск.

23 февраля 1936 года отец Ардалион прибыл в Каслинский завод. На совещании в церковной сторожке он согласился стать епископом, если Богу будет угодно. Так как власти не регистрировали Челябинского епископа, было предложено поступить таким образом: вначале зарегистрировать отца Ардалиона как настоятеля прихода, а потом, когда его в качестве награждения хиротонисают во епископа, остаться ему в епархии и добиваться регистрации. Все присутствующие согласились с этим планом — такая практика применялась в патриархии как вынужденная мера. Обязательная регистрация священнослужителей была, по сути, одним из способов скрытой борьбы советской власти с Церковью. Без нее не могли совершать богослужения ни священник, ни епископ, а также не могло существовать ни одно религиозное объединение. Более того, по постановлению ВЦИК от 8 апреля 1929 года «О религиозных объединениях», местные органы власти могли по собственному усмотрению не регистрировать священнослужителей и, конечно, часто пользовались этим правом.

Для утверждения в должности настоятеля отец Ардалион ездил в конце февраля 1936 года в Москву к митрополиту Сергию, которому и сообщил, что прихожане и клир Челябинской епархии желают иметь своего епископа. Митрополит согласился с тем, что в епархии должно быть самостоятельное управление для быстрого решения насущных проблем, и одобрил намерения прихожан. Игумен Ардалион был возведен в сан архимандрита.

Приходской совет и прихожане Вознесенского храма с радостью встретили нового настоятеля. Вознесенская община имела уже некоторый опыт сопротивления действиям властей. В марте 1930 года, например, прихожане не дали закрыть храм — организовали в Каслях демонстрацию. Как охарактеризовали ее позднее в сводке ОГПУ, это была «демонстрация верующих лишенцев и разного рода а[нти]советского элемента, с требованием и выкриками: „Не закрывать церквей, не снимать колоколов!“»^[11]. Партийные организации, по документальным свидетельствам, были «в панике и треб[овали] ареста верующих участников демонстрации, а также священнослужителей»^[12], но Вознесенский храм, тем не менее, закрыт не был.

Новому настоятелю, отцу Ардалиону, прихожане высказали свои тревоги по поводу того, что храм могли перевести в обновленчество. Их опасения имели основание: по их словам, благочинный уже несколько раз пытался перевести церковь в обновленческий раскол. А в одном из соседних приходов, в Верхне–Уфалейском заводе^[13], за несколько лет до этого был крупный конфликт: местный священник Иоанн Блиновский, перейдя в обновленчество, договорился с властями о том, чтобы Верхне–Уфалейский храм, оставшийся в Патриаршей Церкви,  передали обновленцам. После чего администрация города, обвинив общину храма в нарушении договора, закрыла его и передала обновленцам. В тот день вечером у церкви собралось сто пятьдесят прихожан, которые с криком «Долой пьяниц-обновленцев!» ворвались в храм, вытолкали священника Блиновского из церкви, а потом долго не расходились и решили обратиться к властям с требованием, чтобы им оставили церковь, поскольку обновленчества они не признают. Некоторые даже предлагали пойти в районный исполнительный комитет и отстаивать церковь, говоря, что всех всё равно не расстреляют.

Естественно, что настроения в храмах этого района были тревожными. Отец Ардалион успокоил своих прихожан, сказав, что он противник обновленчества и, как настоятель, перевести храм в обновленчество не позволит. И действительно, приход остался в Патриаршей Церкви. С приездом отца Ардалиона в Каслинском заводе началось оживление религиозной жизни. Один из священников Вознесенской церкви позднее на допросах рассказывал, что настоятель призывал всех быть активнее в проповеди Слова Божия, защищать вероучение Православной Церкви. Вот его слова из допроса: «[Отец Ардалион] вливал [в] нас дух бодрости, бичевал за пассивность служителей культа, где закрывают церкви, требовал усиленно отстаивать религию»^[14].

5 декабря 1936 года на VIII чрезвычайном Всесоюзном съезде Советов была принята новая советская Конституция, и священнослужители стали надеяться на ослабление репрессий. В отличие от прежних, в этой Конституции впервые провозглашалось равноправие всех граждан, в том числе и «служителей культа». В статье 124 было сказано, что «в целях обеспечения за гражданами свободы совести Церковь в СССР отделена от государства и школа — от Церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами»^[15]. Когда отец Ардалион ознакомился с текстом Конституции, то, по словам очевидцев, сказал: «Эта новая Конституция ни нам, духовенству, ни религии ничего не дала. Предоставление гражданских прав будет только на бумаге. Сталин говорит одно, а делает другое: провозглашают отделение Церкви от государства, но реально проводят политику по уничтожению Церкви»^[16]. Узнав об очередных арестах священников, отец Ардалион заметил: «Вот вам и хваленая сталинская Конституция: вместо прав гражданства нас сажают в тюрьму. Но нам духом падать не надо…»^[17]. Впоследствии на допросах отцу Ардалиону предъявили обвинение в дискредитации перед широкими массами новой сталинской Конституции.

В среде верующих обсуждался еще один вопрос, касающийся жизни в атеистическом государстве, — результаты переписи населения, ставшие известными к 1937 году. По итогам переписи выяснилось, что две трети сельского и одна треть городского населения считают себя верующими. Сельские жители составляли тогда три четверти всего населения страны, и, таким образом, верующими называли себя больше половины «советских граждан». Отец Ардалион вновь правильно оценил ситуацию: он считал, что итоги переписи станут поводом для усиления гонений против Церкви. И действительно, начались массовые аресты священников, закрытие храмов, расстрелы. Следственные дела штамповались быстро: свидетели подбирались случайные, иногда они даже не знали обвинений. Впрочем, обвинения составлялись как будто по трафарету и приговоры были одинаковые: концлагерь, расстрел, иногда — ссылка.

В конце декабря 1936 года аресты духовенства начались в Каслинском районе. Были арестованы благочинный, отец Александр Можаев, и священник каслинской Вознесенской церкви отец Димитрий Соболев. В церковной сторожке собрался совет из двадцати человек, чтобы обсудить ситуацию. Архидиакон Вениамин (Зыков) сказал: «Сошел же враг на землю с великой яростью. Весь мир (народ) во зле на слуг антихриста. Гонения на христиан и на духовенство надо претерпеть. Скоро придет то время, когда религия восторжествует»^[18]. Отец Вениамин предложил отцу Ардалиону уехать из города, пообещав сообщать ему о происходящих событиях.

22 декабря 1936 года отец Ардалион уехал в Невьянск к сыну Григорию, который служил псаломщиком в невьянской церкви. За два месяца до этого Григорий женился на дочери протоиерея Сергия Увицкого — Нине, которая пела на клиросе в Вознесенской церкви. Две семьи, Пономаревы и Увицкие, дружившие много лет, теперь породнились. Господь благословил семейный союз Григория и Нины: до конца своей жизни они сохранили любовь к Богу и друг к другу и умерли в один день. О свадьбе у всех остались теплые воспоминания. О них написала, со слов родных, внучка отца Ардалиона Ольга: «Свадьба была светлой и радостной. Съехались немногие родные, было много улыбок и теплых поздравлений. А какой это был замечательный день! <…> Переливаясь всеми цветами золота, бронзы и пурпура, деревья при ветре осыпали молодых дождем из листьев. Небо, какое бывает только осенью, в редкие солнечные дни октября, глубокое и голубое, почти синее, подчеркивало красоту этого блистающего дня, одного из последних перед наступлением ненастья. Один день, который как будто завершал лето, отдал им всю накопленную красоту: „Возьмите! Пусть это навеки останется в вашей памяти как дар!“»^[19]. Молодые супруги Пономаревы поселились в маленьком домике, в котором еще недавно жил Григорий Александрович вместе с отцом Ардалионом. Но радость была недолгой. Вскоре арестовали архимандрита Ардалиона, а через год репрессировали и самого отца Григория (к тому времени он был рукоположен в сан диакона). Его жена осталась одна с новорожденной дочкой Ольгой почти без средств к существованию.

Арестовали отца Ардалиона при следующих обстоятельствах. Повидавшись с сыном и невесткой, отец Ардалион хотел возвратиться в приход после Рождества: была его череда служения. 25 декабря 1936 года батюшка поехал в Верхний Уфалей для того, чтобы подать в финансовый отдел декларацию о доходах. Здесь от псаломщика Антония Шмакова он узнал об арестах священников благочиния отца Валерия Горных и отца Григория Исакова. В Каслинский завод отец Ардалион не поехал, а вернулся в Невьянск с намерением обдумать сложившуюся ситуацию. Он подготовился к возможному аресту, частично уничтожив, частично спрятав документы, переписку и книги. При обыске никаких вещественных доказательств «антисоветской» деятельности у отца Ардалиона, кроме нескольких фотографий родных, обнаружить не смогли.

4 января 1937 года батюшку арестовали в Невьянске, а на следующий день доставили в Каслинский завод. Еще в декабре 1936 года Уфалейским районным отделом НКВД было заведено следственное дело о контрреволюционной организации среди  духовенства и церковнослужителей Верхнеуфалейского района, остававшихся верными Патриаршей Церкви. По делу было арестовано десять человек.

5 января 1937 года состоялся первый допрос отца Ардалиона, на котором следователь заявил ему: «Следствие располагает точными данными о том, что вы являетесь участником контрреволюционной организации и вели контрреволюционную работу против советского государства. Предлагается давать откровенные показания и выдать всех участников организации». Отец Ардалион на это ответил: «Участником контрреволюционной организации я не являлся и о существовании таковой не знал»^[20].

На последующих допросах батюшке предъявляли показания других священнослужителей, которые уже признали вымышленные обвинения и дали показания против него. Следователь «категорически настаивал» дать откровенные показания, отец Ардалион вновь отвергал обвинения: «Я еще раз подтверждаю, что никаких контрреволюционных рассуждений я не вел»^[21].

Отрицал свою вину отец Ардалион и на очных ставках. Так, на очной ставке с отцом В. 10 января 1937 года отца В. спросили: «Какие антисоветские разговоры вам известны со стороны Пономарева?». Он ответил: «Мне известно, что Пономарев… <…> …Говорил: „Начались аресты священнослужителей, храмы закрывают. Говорят об отделении Церкви от государства, а на деле проводят другое. Конституция нам ничего не дает, они постараются нас арестовать, а потом лишить права гражданства по суду“». — «Признаете ли вы показания [отца В.] правильными? Следствие настаивает на даче правдивых показаний». «Показания правильными не признаю»^[22], — ответил отец Ардалион.

На следующий день, 11 января, состоялась очная ставка с другим свидетелем, который показал, что отец Ардалион «вел антисоветские разговоры: осуждал Конституцию, рассказывал о гонениях на духовенство, выражал сочувствие к Гитлеру». «Показания свидетеля… считаю неправильными»^[23], — вновь ответил батюшка. 14 января 1937 года состоялась очная ставка со священником, показания которого не намного отличались от прочих. «Признаете ли вы показания обвиняемого… правильными?» — «Нет, не признаю»^[24].

Очные ставки продолжились через месяц, в феврале, но ответы были те же. На очной ставке со свидетелем 27 февраля 1937 года следователь продолжал настаивать: «Вам делается уже четвертый раз очная ставка по конкретным фактам вашей контрреволюционной деятельности. <…> Следствие предлагает прекратить заниматься запирательством и давать искренние показания…». Отец Ардалион на обвинения ответил: «Показания свидетеля… считаю ложными»^[25]. Отец Ардалион был единственным из десяти обвиняемых, который «упорно» не признавал своей «вины» ни на допросах, ни на очных ставках.

Из документов архивно-следственного дела можно узнать о том, как проходило служение отца Ардалиона. Священник Г. на вопрос следователя: «Что вам известно из контрреволюционной деятельности Пономарева?» — ответил: «Приезд Пономарева в Касли носил одну цель — это добиться установления епархиального управления в Челябинской области и стремиться укреплять дух верующих. Он довольно реакционно-настроенный и убежденный последователь патриарха Тихона. <…> Когда Пономарев возвратился из Москвы от митрополита Сергия, то заявил: „Надо усиленно отстаивать религию, привлекать больше верующих. В Москве народ очень молится и даже ходит молодежь. <…> Надо иметь в виду, что храмы закрываются только там, где спит народ, где духовенство пассивно. Аресты священников и закрытие церквей нас страшить не должны. Недалеко то время, когда религия восторжествует“»^[26].

Вскоре арестованных перевели в Челябинскую тюрьму, условия содержания в которой были ужасающими. Временами в тюрьме находилось до восьми тысяч человек, камеры были переполнены, в 13-местную камеру помещали сто пятьдесят заключенных, а в 30-местную — триста восемьдесят. Люди задыхались, не имели возможности не только лечь, но и сесть. Сами работники НКВД рассказывали позднее о том, как они издевались в Челябинской тюрьме над узниками. «В комнату заводили одновременно по 90 человек, делили их по 30 человек и ставили на колени по ту и другую сторону. В таком положении держали по 5–7 суток, не давая им вставать, добиваясь признания. Если арестованный не признавался на стойке, то брали его за ноги и ставили вниз головой, держали, пока не признается. Мы брали двух человек из камеры, и они держали арестованного вниз головой. Брали за голову арестованных и гнули. Так добивались от них признания»^[27]. Через такие пытки, скорее всего, пришлось пройти и 60-летнему архимандриту Ардалиону, но все же он не дал признательных показаний.

22 марта 1937 года было составлено обвинительное заключение. К этому времени мифическая «контрреволюционная организация» уже «охватила» двадцать районов Челябинской области и многие районы других областей Урала, где якобы существовали филиалы этой организации. Число участников с десяти человек увеличилось до ста двадцати четырех. Организация получила громкое название — «ОЖБСБ» — «Организация жестокой борьбы с большевиками»^[28]. Ее главой был объявлен епископ Антоний (Миловидов) с так называемым духовным советом, на местах якобы действовали «боевые повстанческие штабы» и уполномоченные. В Верхнеуфалейском районе руководителями организации записали благочинного, отца А. М., и архимандрита Ардалиона. Обвинения против него основывались исключительно на показаниях обвиняемых и свидетелей и сводились, в основном, к пересказу его слов. В обвинительном заключении указывалось: «Участник контрреволюционной организации Пономарев в кругу духовенства и церковников Каслинской церкви высказывал необходимость усиления активной борьбы с советской властью, прибегал к клевете на советскую власть, доказывая, что Конституция направлена на уничтожение религии и на усиление гонений духовенства. …В ноябре 1936 г[ода] Пономарев… восхвалял фашистский строй… восхищался контрреволюционной деятельностью троцкистской банды, доказывал, что в стране существует голод, крестьянство сидит без хлеба. <…> Пономарев… доказывал, что 124[-я] статья Конституции написана только для заграницы, чтобы пыль пустить в глаза, доказать о несуществующей свободе для религиозных культов»^[29]. Далее в обвинительном заключении сказано, что отец Ардалион «виновным себя не признал, но достаточно изобличен показаниями свидетелей и обвиняемых»^[30].

Следствие длилось полгода. 13 июня 1937 года священнику был объявлен приговор — пять лет ИТЛ.

В 1939 году следователи, которые сфабриковали это дело, сами были арестованы. Двоих из них обвинили в преступных методах ведения следствия и приговорили в 1941 году к высшей мере наказания — расстрелу. Из их показаний выяснилось, что один из них «провокационным путем искусственно создал контрреволюционную повстанческую организацию в количестве ста двадцати четырех человек из церковников и духовенства под названием ОЖБСБ». Вместе они продумали структуру организации, составили план восстания и захвата Челябинска, сочинили контрреволюционную листовку, которая вместе с шашкой и четырьмя револьверами была подброшена обвиняемым. Один из сотрудников НКВД во время следствия находился среди арестованных, которых провоцировал на то, чтобы они давали вымышленные показания, признавали свою вину. Следователи признались, что вели следствие «извращенными методами». В результате их действий из ста двадцати четырех человек, арестованных по этому делу, девяносто восемь были приговорены к расстрелу, а остальные — к лишению свободы на длительные сроки^[31].

В 1959 году это дело снова пересматривалось по заявлению матушки священника Димитрия Соболева и все обвиняемые были признаны невиновными, приговор отменен. Однако мало кто из невинно осужденных дожил до этого времени…

После вынесения приговора и окончания следствия отец Ардалион сначала попал в пересыльный лагерь города Котласа Архангельской области, пользовавшийся среди заключенных дурной славой. В Котласе были построены временные бараки шалашного типа, в которых люди ожидали этапирования в другие лагеря. Но на пересылку в Котлас поступало очень много заключенных, поэтому на его территории организовали еще около десяти лагерных пунктов и пересылок. В лагерном пункте, где находился отец Ардалион, было построено около двухсот бараков, вмещавших от ста восьмидесяти до двухсот пятидесяти человек каждый.

Бараки строились из жердей, стропила опускались до самой земли, сверху барак крыли лапником, засыпали песком, летом накладывали куски дерна. Получался земляной шалаш длиной в 15, шириной в 6 метров. В этих «шалашах» по углам стояли четыре печки (иногда две), которые не могли прогреть помещение, поэтому температура редко поднималась выше четырех градусов. В каждом бараке было по два окна. Под двух- и трехъярусными нарами лежал снег. В апреле снег таял и пол покрывался водой, поэтому по периметру и посередине барака выкапывали неглубокие канавы, кое-где набрасывали доски. Сверху постоянно сыпался песок через хвойные ветки. От грязи, огромного скопления людей, отсутствия элементарной гигиены быстро распространялись инфекционные заболевания. Умирало так много людей, что их не успевали хоронить. Иногда хоронили в отдельные могилы, завернув во что-нибудь, а чаще заключенным поручали за пайку хлеба оттаскивать трупы от лагеря и сбрасывать в яму. Яму не закапывали, пока она не наполнялась доверху.

Ужасающую картину содержания заключенных выявила комиссия во время проверки: «…Состояние бараков таково, что в условиях здешнего климата они не только не могут удовлетворить элементарным требованиям человеческого жилья, они даже не соответствовали бы как помещение для скота»^[32].

В этих бараках заключенные находились порой по несколько месяцев, до полугода. Здесь, в столь суровых условиях, некоторое время содержался и отец Ардалион.

Из Котласа его отправили в Ухтинско-Печорский лагерь. Заключенные в этом лагере занимались разведкой и добычей нефти, газа, радия, угля и асфальтитов, лесозаготовками и другими тяжелыми работами. Положение заключенных осложнялось еще и тем, что начальником лагеря был очень жестокий человек — Я. М. Иоссем-Мороз, который за превышение власти в 1929 году даже был судим, приговорен к семи годам лишения свободы и исключен из ВКП(б). Потом, правда, его восстановили в должности и в партии. Летом 1937 года отца Ардалиона перевели в Воркутинский исправительно-трудовой лагерь, куда он прибыл 27 августа. Проведя в невыносимых лагерных условиях одиннадцать месяцев, 29 июля 1938 года отец Ардалион умер от истощения в стационаре лагерного пункта «Адак». Похоронен он был на гражданском кладбище «Адак» в отдельной могиле. К правой ноге ему привязали табличку с указанием фамилии, имени, отчества и даты смерти, на могиле поставили столбик с такой же надписью.

Исповедничество отца Ардалиона — это плод духовного пути, по которому он следовал в течение всей своей жизни. Любовь к Богу и ближним, молитва, ревность к богоугождению, деятельное исполнение Евангельских заповедей всегда были главным для него, мученичество же явилось лишь венцом его святой жизни^[33].

Источники:

ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39420, 43497.

ЦДООСО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1651, 1893а.

ГАЧО. Ф. р-467. Оп. 3. Д. 6729. Т. 1–2.

ГАШ. Ф. 599. Оп. 2. Д. 7. Л. 23–23 об.

УФСИН по Республике Коми. Личное дело № 100694. Л. 1–1 об.

Жития святых Екатеринбургской епархии. — Екатеринбург: Издательский отдел Екатеринбургской епархии, 2008.

Лавринов В., протоиер. Екатеринбургская епархия. События. Люди. Храмы. Екатеринбург: Изд. Урал. гос. ун-та, 2001.

Лобашев А. «Верою побеждали!..» Челябинск, 2007.

Пономарева О., Кибирева Е. «Во Имя Твое…». Курган, 2007.

Екатеринбургские епархиальные ведомости. 1905. № 13.

Камзина А. Д. Православная миссия в борьбе со старообрядчеством в Оренбургской епархии в 1905–1917 годах. Режим доступа: http://www.rusoir.ru/print/04/21/index.html.

Решения КПСС и Советского государства о религии и Церкви. Режим доступа: http://rushistory.stsland.ru/Documents/Document6_7.html.

Смолина А. Котлас. Очерки истории. 2001. Режим доступа: http://kotlas.newmail.ru/history/kotlslag.htm.