В 1912 году он окончил Екатеринбургскую псаломщическую школу и был направлен псаломщиком в храм Вознесения Господня села Завьяловского Камышловского уезда, где служил до 1918 года. В 1916 году Владимир Павлович сочетался браком с девицей Анной Васильевной. В семье родилось шестеро детей: трое сыновей — Борис, Василий, Павел, и трое дочерей — Людмила, Серафима и Надежда. Революция, ленинский Декрет об отделении Церкви от государства и антирелигиозная политика властей не смутили Владимира Павловича. Он принял решение до конца своих дней посвятить себя служению Церкви; в 1918 году его рукоположили в сан диакона. С 1918 по 1919 год он исполнял обязанности диакона в Пророко-Ильинской церкви села Тимохинского Камышловского уезда.
Население уезда в годы гражданской войны, как и по всей стране, разделилось на сторонников красных и белых. Ожесточение с обеих сторон было ужасающее. В расположенной неподалеку от села Тимохинского деревне Фролы красные взяли в заложники жителей села, которых после пыток расстреляли при всех. Один из крестьян, ставший свидетелем публичной расправы, не вынес страшного зрелища и умер от разрыва сердца. После прихода белых местные жители организовали рейд по окрестностям и поймали троих партизан — участников убийства. Их жестоко избили ломом, сложили изуродованные тела на телегу и еще живых закопали на скотомогильнике. Сочувствовавших красным стали называть «фракциины». В близлежащем селе Юрмытском местные жители расправились с «фракциинами» по-своему: устроили им публичную порку и заставили просить прощения у пострадавших. Судьба тех, кто сочувствовал большевикам, решалась на собрании жителей села. Присутствовало двадцать пять человек. Некоторые, в частности один крестьянин, старшего брата которого красные расстреляли как заложника, требовали «расстрелять подозреваемых в большевизме, указывая им место на скотомогильник[е]»[1]. Но собрание решило посадить арестованных в тюрьму и тем самым спасло их от расправы.
В том же селе произошло избиение семей красных партизан: им плевали в лицо, били кулаками и плетями. Настоятель Богородицкой церкви села отец Александр Карпинский пытался остановить разъяренную толпу, призывая прекратить самосуд: «Помилуйте!.. Так ведь нельзя, у него ведь тоже душа в рай хочет… оставьте его… Бог простит»[2]. Но эти призывы не были услышаны.
Период свободы от власти большевиков оказался, однако, недолгим. Летом 1919 года войска адмирала Колчака начали отступать. Особенно тяжело приходилось тем пастырям, которые оставались на территории, переходившей под контроль Советов. Простая лояльность духовенства по отношению к белым расценивалась красными как контрреволюционное выступление. Священникам, служившим молебны о победе Белой армии, выносили смертные приговоры. Опасаясь расправы, отец Владимир Холодковский и отец Александр Карпинский решили эвакуироваться с белыми войсками. Некоторые жители села по благословению настоятеля вступили в войска генерала А. Н. Пепеляева — командарма Северной армии адмирала Колчака. Этого 28-летнего командарма называли «мужицким генералом», его войска держали фронт на Урале к северу от Екатеринбурга. Отец Владимир отступал с белыми до Новосибирска. Там он прожил год, служил диаконом в Покровской церкви.
17 марта 1920 года отец Владимир вернулся обратно в село Тимохинское, в котором исполнял обязанности диакона до декабря 1920 года, когда его рукоположили в сан священника. С 1920 по 1925 год он служил священником в селе Тупицынском[3] Четкаринского района Шадринского округа, а с 1925 по 1927 год — священником в селе Юрмытском этого же района.
В 1927 году при поддержке властей Богородицкий храм в селе Юрмытском передали обновленцам. В церкви села стал служить обновленческий священник. Ревностного православного пастыря сменил раскольник, о котором жители говорили, что он «совершенно неверующий человек»[4]. Этот священник начал агитировать за вступление в «Живую церковь» и сумел найти нескольких последователей. Один из них стал исполнять обязанности псаломщика. Правда, к службе новый псаломщик являлся пьяным, сквернословил в храме, не стеснялся при всех отправлять естественные физиологические потребности, грубо приставал к живущим при церкви монахиням. Но священник на жалобы прихожан не реагировал. Да и сам он служил редко, акафистов не читал, вечерние богослужения пропускал, ни одной проповеди не произнес и в период Великого поста не совершил ни одной литургии Преждеосвященных Даров. Возмущенные прихожане отправили правящему архиерею письмо, в котором писали, что священник «своим отношением к служебным обязанностям способствует и так уже слишком развивающейся пропаганде против религии. Это для… верующих, является недопустимым». Поэтому они просили убрать из прихода священника с псаломщиком, чтобы «избавить… приход от духовного разложения» [5].
В 1927–1929 годах отец Владимир вновь совершал свое служение в селе Тупицынском.
Во второй половине 1929 года партийное руководство страны провозгласило курс на сплошную коллективизацию. На Урале ее планировалось завершить осенью 1931 года. Составной частью коллективизации стало раскулачивание, проводимое, по воспоминаниям, «как-то по-военному»[6]. Для каждого района определили контрольную цифру, указывающую, сколько кулаков должно быть ликвидировано.
Во многих регионах страны начались массовые крестьянские волнения. Повсеместно крестьяне стали сворачивать свои хозяйства, забивать скот, продавать инвентарь. Хлебозаготовки в Четкаринском районе в 1928 году были сорваны. Трудности, возникшие в ходе коллективизации, власти объясняли сопротивлением кулацкого элемента и служителей культа. Началось преследование духовенства: закрывались и разрушались церкви и молельные дома, духовенство облагалось непомерными налогами. В октябре 1929 года в местное отделение ОГПУ поступило заявление с просьбой «принять как можно скорее серьезные[7] меры» к священнику Холодковскому, так как он «агитировал против сов[етской] власти…»[8], и из-за этого в селе Тупицынском невозможно вести работу с крестьянами.
1 ноября 1929 года отец Владимир был арестован и целый месяц находился в Шадринском исправдоме. Вместе с ним был заключен под стражу и отец Александр Карпинский. Им было предъявлено обвинение по статье 58-10 УК РСФСР в антисоветской агитации против всех мероприятий, проводимых советской властью.
Протоколы архивно-следственного дела содержат сведения, позволяющие восстановить картину жизни православного прихода села Тупицынского. Отец Владимир пользовался огромным авторитетом у местных жителей. Он не скрывал своей любви к Богу, к Церкви Христовой, часто говорил, что готов за веру «пойти на всякие муки»[9], «умереть на своем посту»[10]. На каждом богослужении батюшка в своих проповедях призывал людей к спасению, несмотря на наступление времен безверия. Его проповеди производили такое сильное впечатление на прихожан, что многие из них плакали. «Овцы, — говорил он, — ваше стадо направлено по пути в ад кромешный. Существующий порядок всех приводит к нищете и голоду, но надо терпеть. Бог милостив и пошлет благодать на землю»[11].
Свидетели по делу отца Владимира приводили факты, благодаря которым можно составить представление о его характере, отношении к ближним. Несмотря на гонения и притеснения со стороны властей, отец Владимир ревностно исполнял свои пастырские обязанности. Крестил детей, беседовал со школьниками и колхозниками о вере, призывал местных жителей не отступать от Бога. Его обвиняли в том, что он, «пользуясь авторитетом среди окружающего населения… [вел работу] против растущего безбожия, старался укрепить авторитет церкви»[12]. Одному бывшему прихожанину, например, батюшка сказал: «Бросьте безбожие, идите в веру… Надо жить дружно, один другого защищать и вражду не разводить. Тогда хорошо будет жить всем. Надо Богу молиться…»[13]. Другому крестьянину говорил: «Что же ты, Иван Афанасьевич, распустил своих-то детей? Вон Анатолий в комсомол ушел, безбожником стал, хлеб у крестьян отбирать учится, потом и чина добьется… Я тебе советую на старости лет греха не творить»[14]. Отпавших от Церкви батюшка пытался образумить: «…Вернитесь обратно… Этого я желаю…»[15].
Кротость и христианское отношение отца Владимира к «ненавидящим и обидящим» проявились, например, в эпизоде, о котором рассказал на допросе один из колхозников. По его словам, однажды в 1925 году он вез хлеб на ссыппункт и ему попался навстречу священник Холодковский, въехавший на своей лошади в колхозный обоз. Колхозник выругал отца Владимира: «Убирайся с дороги, косматый черт», — тот же кротко ответил: «Не возмущайтесь. Ничего… Я сейчас уеду».
Хлебозаготовки, проводимые местной властью в начале 1929 года, вызывали недовольство крестьян, сдавать хлеб они отказывались. «Оказывают молчаливое упорство и сопротивление проводимым мероприятиям»[16], — жаловались представители местной власти. В районе была создана Комиссия содействия хлебозаготовкам, в которую вошли деревенские бедняки. «Прямо взбесились эти коммунисты, — говорили крестьяне, — нисколько не боятся Бога… Так ободрали мужика, что нечего даже сейчас (осенью. — Сост.) есть…[17] Как же мы будем голодные работать?.. Силой заставляют увеличивать посевную площадь, а сами семена отбирают. Хлеб не везешь — под суд отдают, не сеешь — тоже. Как же тут быть мужику?.. Как раньше помещик распоряжался своими работниками, [так] сейчас советская власть — крестьянами. Живут чужим трудом, сеяли бы сами хлеб, так узнали [бы], как достается хлебушко-то мужику»[18]. Этот ропот был услышан властью. Только после того как крестьянам пригрозили увеличить нормы сдачи хлеба в пять раз, большинство начало отдавать свой хлеб. Отца Владимира обязали уплатить дополнительный налог в размере двухсот пятидесяти рублей. Таких денег у него не было, и ему пришлось на некоторое время покинуть приход.
Вскоре отца Владимира арестовали. Несмотря на то что дома без средств к существованию осталась матушка с шестью детьми, младшему из которых было полтора года, священник во время следствия не пошел ни на какие компромиссы с властями.
Свою вину отец Владимир не признал: «Виновным по сему делу [себя] не признаю, так как я всецело был далек от светской жизни и совершенно никакой агитацией не занимался… Я, как священник, проповедовал Слов[о] Божи[е]… [и] против советской власти… никогда не выступал… Я ни в каких партиях не состоял и политикой совершенно не интересуюсь, а посему я вины за собой не чувствую»[19].
26 декабря 1929 года на заседании Коллегии ОГПУ по Уралу слушалось дело по обвинению Холодковского Владимира Павловича. Коллегия постановила заключить отца Владимира в концлагерь на 5 лет. Этот срок отец Владимир отбыл полностью. О его жизни в лагере почти ничего не известно. Есть лишь некоторые упоминания об этом периоде его жизни в более позднем следственном деле, за 1937 год. Одна из свидетельниц рассказывала о том, что батюшка постоянно говорил о необходимости верить в Бога. «Вы, старушки, ходите в Церковь. Церковь забывать не надо, не надо забывать и Бога. Божие Слово не умрет. Вот меня, сколько ни мучили, сколько ни терзали, но я с помощью Божией вернулся невредимым. Ведь как Богу угодно, так Он и сделает, Он всемогущ»[20]. После лагеря, в 1935 году, отец Владимир снова вернулся в село Тупицынское и стал служить в Николаевской церкви. Вновь была организована церковная община, начались регулярные богослужения, стали совершаться требы. В 1936 году местные власти попытались закрыть храм. Отец Владимир созвал собрание верующих, по окрестным деревням стали собирать подписи в защиту церкви. Батюшка призывал прихожан к терпению, говорил, что безбожная власть не вечна, наступит время, когда снова будет царство веры. Снова на отца Владимира стали поступать доносы о том, что он систематически ведет антисоветскую деятельность, умышленно срывает проведение массовых выступлений среди школьников, разваливает колхозную дисциплину.
В 1937 году Управлением НКВД по Челябинской области было сфабриковано дело о «контрреволюционной монархической организации церковников» в Камышловском и Пышминском районах. В июне того же года начались аресты. Всего по делу «контрреволюционной организации» было «арестовано и привлечено к ответственности 29 человек»[21]. Все проходившие по делу священники были сторонниками Патриаршей Церкви.
Следствие велось по стандартной, хорошо отработанной схеме. В Камышловском районе руководителем вымышленной организации был «назначен» благочинный Камышловского района. Эту организацию, как утверждалось в следственных документах, он начал сколачивать с 1933 года. «Создание… организации производилось путем систематической обработки реакционного духовенства и прихожан в к[онтр]р[еволюционном] духе через посредство личных бесед при встречах, а также путем произнесения к[онтр]р[еволюционных] проповедей с амвона церкви»[22].
В Пышминском районе «контрреволюционная группа» состояла из десяти человек. Во главе ее якобы стоял благочинный Пышминского района. В задачи «организации» входило укрепление религиозных общин, сопротивление закрытию действующих церквей, «воспитание членов к[онтр]р[еволюционной] организации в духе ненависти к существующему строю», а также «в случае войны всемерно[е] содейств[ие]… поражению советской власти»[23], и тому подобное. В эту группу включили и отца Владимира Холодковского.
В начале июля 1937 года отца Владимира арестовали по обвинению в контрреволюционной деятельности. Протокол первого допроса, состоявшегося 9 июля, — свидетельство христианской твердости и мужества священника:
«Вопрос: Вы арестованы как участник к[онтр]р[еволюционной] монархической группы… Намерены ли вы дать правдивые показания?
Ответ: Ни в какой монархической организации… я не состоял и не состою. <…>
Вопрос: Вы даете ложные показания. Следствие требует дачи правдивых показаний.
Ответ: Я человек глубоко религиозный, в силу религиозных убеждений не согласен с безбожием и остаюсь непримирим с ним, ведя активную борьбу с безбожием путем богослужения и исполнением Таинств и обрядов для верующих. Глубоко убежденный, что существует Господь как Творец всего видимого и невидимого, это же самое внушал и верующим»[24].
Через месяц, те кто вел следствие, «получили доказательства» вины отца Владимира и других подследственных. Методы, применяемые сотрудниками УНКВД для сбора доказательств, описаны ими же самими[25]. К допрашиваемым применялись недозволенные методы ведения следствия, то есть пытки, после которых почти все арестованные по этому делу подписали протоколы допросов, в том числе с признанием вины, а также заявления о намерении чистосердечно признаться, и тому подобное. Например, один из подследственных «обратился» с таким заявлением к следователю Челябинского НКВД:
«В течение суток я продумал свое положение и пришел к заключению, что какое-либо запирательство перед органами следствия бесполезно[26]. Хотя мне и нелегко признаваться, но приходится заявить вам, что я являлся членом контрреволюционной организации, возглавляемой благочинным В., который меня вовлек в организацию в 1935 году, во время моего нахождения на излечении в городе Камышлове. Я тоже посещал В., и мы договорились об организованной борьбе с советской властью. После этого я приступил к созданию контрреволюционной группы в своем благочинии и тем [самым] воспитания в контрреволюционном духе наиболее близких мне церковников и духовенства. Таким образом я создал филиал к[онтр]р[еволюционной] организации в Пышминском районе, в которую входили следующие лица… <…> Прошу меня допросить по существу. [Подпись обвиняемого]»[27].
Помимо недозволенных методов часто в системе работы УНКВД применялась еще одна особая практика. Следователь составлял протокол допроса на основе имевшихся у него материалов. Факты «контрреволюционной деятельности» переписывались из одного протокола в другой. В протоколе обязательно говорилось, что арестованный является участником «контрреволюционной организации», указывалось, кем он завербован, перечислялись фамилии «сообщников». Если подследственный не подписывал заявление, его отправляли в камеру к «сознавшимся» заключенным — так называемым колунам. Колуны получали улучшенное питание за счет средств УНКВД. Они говорили новым сокамерникам, что все документы, предложенные следователем, необходимо подписывать, поскольку эти бумаги нужны правительству; что после подписания протоколов их отпустят, так как сами они не виновны. После такой обработки очень многие из арестованных подписывали все, что им говорили следователи.
После первого допроса отец Владимир месяц провел в камере с колунами. Только после этого его вызвали снова. Указывая на фиктивные показания свидетелей, его настойчиво склоняли к признанию вины, достаточной для вынесения приговора к высшей мере наказания. Но добиться от него ничего не удалось. Об этом свидетельствует протокол второго допроса, за 3 августа:
«Вопрос: Вам предъявляются показания свидетеля О. Признаете вы их правильными?
Ответ: Показания свидетеля О. я не подтверждаю.
Вопрос: Вам предъявляются показания свидетеля К. Подтверждаете вы их?
Ответ: Показания свидетеля К. не подтверждаю, за исключением того, что один раз был у Ананичева Петра Петровича в 1936 году, брал у него рой пчел.
Вопрос: Вам предъявляются показания Г. Подтверждаете вы их?
Ответ: Возможно, я говорил о том, что показывает свидетель Г., но только не на исповеди.
Вопрос: Вам предъявляются показания свидетеля Б. Подтверждаете вы их?
Ответ: Нет, показания свидетеля Б. не подтверждаю.
Вопрос: Вам предъявляются показания свидетеля К.
Ответ: Показания свидетеля К. отрицаю.
Вопрос: Вам предъявляются показания свидетеля В. Подтверждаете вы их?
Ответ: Показания свидетеля В. отрицаю»[28].
4 августа 1937 года было составлено обвинительное заключение, в котором говорилось, что Владимир Холодковский «является активным участником к[онтр]р[еволюционной] монархической организации церковников»[29], систематически ведет контрреволюционную пораженческую агитацию, критикует политику партии и советской власти, во время тайных исповедей верующих запрещает им вступать в колхозы. Отец Владимир виновным себя не признал.
11 августа 1937 года состоялось заседание тройки УНКВД, на котором постановили: Холодковского Владимира Павловича расстрелять. 13 августа 1937 года в 17 часов приговор был приведен в исполнение. Так закончился земной путь отца Владимира, проявившего в застенках НКВД необычайную силу духа.
В 2006 году священномученик Владимир Холодковский был прославлен в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской; в 2010 году — в Соборе Екатеринбургских святых.
Источники
ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 30385. Т. 3, 4; Д. 39581.
Жития святых Екатеринбургской епархии. — Екатеринбург: Издательский отдел Екатеринбургской епархии, 2008.
История Русской Церкви. М., 1997. Кн. 9. Цыпин В., протоиер. История Русской Церкви 1917–1997.
Справочная книжка Екатеринбургской епархии на 1915 год. Екатеринбург, 1915.
Архивы Урала. 1995. № 2. С. 165.
Из тайников секретных служб // Архивы Урала. Екатеринбург, 1995. Вып. 1.
По материалам епархиальной комиссии по канонизации святых
[1] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 2 об.
[2] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 3.
[3] Также в источниках встречается написание: Тупицинское и Тупицыно.
[4] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 39.
[5] См.: ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 39–39 об.
[6] Архивы Урала. 1995. № 2. С. 165.
[7] В источнике: сурьезные.
[8] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 1.
[9] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 58.
[10] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 60 об.
[11] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 67.
[12] См.: ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 20 об.
[13] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 57 об.
[14] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 59–59 об.
[15] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 60 об.
[16] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 48 об.
[17] В источнике: жрать.
[18] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 19 об., 20.
[19] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 39581. Л. 69–69 об.
[20] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 30385. Т. 3. Л. 202.
[21] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 30385. Т. 4. Л. 196.
[22] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 30385. Т. 4. Л. 196.
[23] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 30385. Т. 4. Л. 197.
[24] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 30385. Т. 3. Л. 190 об, 191.
[25] См.: Из тайников секретных служб / Архивы Урала. Екатеринбург, 1995. Вып. 1. С. 54-64.
[26] В источнике: бесполезны.
[27] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 30385. Т. 4. Л. 26.
[28] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 30385. Т. 3. Л. 192–192 об.
[29] ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 30385. Т. 4. Л. 231.
