Подобно своим братьям, Павел Иванович избрал духовную стезю: он поступил в Пермскую духовную семинарию. Однако обучаться в ней по каким-то причинам смог совсем недолго: по собственному прошению он был уволен из второго класса. Оставив учебное заведение, Павел с 1900 года стал служить псаломщиком в Воскресенском храме села Частые Оханского уезда, а также занимался преподаванием пения в Ерзовской церковноприходской школе Частинского прихода. В марте 1902 года молодой псаломщик был переведен к Крестовоздвиженской церкви села Серги Пермского уезда, где также преподавал пение в церковноприходской школе. Вероятно, именно в этот период он вступил в брак с дочерью состоятельных мещан Таисией Всеволодовной, впоследствии в семье родилось шестеро детей: сын Николай и дочери Ольга, Лидия, Зинаида, Нина и Евгения.
26 января 1905 года состоялось одно из самых знаменательных событий в жизни Павла Ивановича: рукоположение его во диакона. После этого он еще некоторое время служил в Крестовоздвиженском храме, а в марте следующего года был переведен в город Кунгур к Успенской церкви.
Известно, что на рубеже XIX—XX веков Успенская церковь была одной из самых благоукрашенных и материально обеспеченных в городе: в приходе числилось более 2600 прихожан, среди которых было и несколько очень состоятельных купеческих семейств, делавших крупные пожертвования, в храме имелась очень богатая ризница, причт получал достаточное содержание. Для священнослужителей при церкви было построено два каменных дома, находившихся в церковной ограде. В особенности же храм славился своим хором, отличавшимся как своей численностью, так и вдохновенным исполнением песнопений.
В приходе Успенской церкви действовала женская двухклассная церковноприходская школа имени Раисы Кузнецовой, в которой обучалось более 230 девочек. Отец Павел стал преподавать в ней церковное пение (вероятно, у него был очень хороший слух и голос, так как в течение многих лет он преподавал именно пение).
Через три года отец Павел был переведен из Успенской к Тихвинской церкви Кунгура, в которой находилась особо почитаемая горожанами чудотворная Тихвинская икона Божией Матери. Именно перед ней горячо молились жители города во время осады его в январе 1774 года отрядами Емельяна Пугачева. Во время самого яростного штурма города пугачевцами жители вышли крестным ходом на городской вал, высоко подняв Тихвинский образ Пресвятой Богородицы. Пугачевцы, увидев на вале множество народа и не поняв, в чем дело, в испуге бежали. С тех пор Божия Матерь всегда особенно почиталась в Кунгуре как его Покровительница, Заступница и Хранительница, а Тихвинская икона стала главной его святыней. Ежегодно 23 января — в память освобождения города от осады пугачевцев — и 26 июня — в праздник Тихвинской иконы Божией Матери — совершались с этим образом торжественные крестные ходы. Принимал в них участие, несомненно, и отец Павел Фокин.
Однако в Тихвинском храме прослужить ему предстояло совсем недолго: уже в декабре того же, 1908-го, года семья Фокиных переехала в Пермь, где отец Павел стал совершать служение в Воскресенской церкви. Одновременно он продолжил и свою преподавательскую деятельность, однако уже в качестве законоучителя: стал преподавать Закон Божий сначала в женских вечерних классах, а затем — на втором отделении Стефановской двухклассной церковноприходской школы.
В Перми отец Павел и матушка Таисия прожили около трех с половиной лет, а в марте 1912 года диакон был переведен в Екатеринбург, в Екатерининский собор — одну из старейших и наиболее красивых церквей города, главной святыней которой являлась часть мощей праведного Симеона Верхотурского. Множество богомольцев посещало храм специально ради поклонения этой святыне.
В Екатеринбурге в декабре того же года отец Павел удостоился рукоположения в священнический сан и был определен на служение в Сретенскую церковь села Мурзинского Верхотурского уезда.
Это село, расположенное на реке Нейва в ста девяноста километрах от города Верхотурье, было основано в первой половине XVII столетия. В XVIII веке в нем был построен каменный храм с престолами в честь Сретения Господня, святителя Николая и мученицы Параскевы. Особо почитаемой его святыней являлась икона святой Параскевы.
Образ этот первоначально находился в часовне деревни Кайгородской, где был чудесным образом спасен от пожара, после чего его перенесли сначала в деревню Южакову, а затем — в село Мурзинское. В XIX — начале ХХ веков одним из самых торжественных событий для жителей села Мурзинского и причта Сретенского храма был крестный ход, ежегодно устраивавшийся с этой иконой: в шестую неделю по Пасхе почитаемый образ в сопровождении духовенства и множества богомольцев переносили в церковь святой Параскевы Пятницы села Кайгородского[2], где она пребывала в течение трех недель до праздника Всех Святых. После этого «усердием как жителей деревни [Южаковой], так и приходящих богомольцев»[3]образ торжественно переносили в деревню Южакову, где в строго определенный день, девятую пятницу по Пасхе, перед ней служился молебен, а затем икона возвращалась в село Мурзинское. На пожертвования богомольцев икона была богато украшена сребропозлащенной ризой со множеством вставок из камней, добытых на местных копях: аметистов, аквамаринов, золотистых топазов и других.
К началу ХХ века в селе Мурзинском проживало около пятисот человек, действовало земское училище, имелось несколько торговых лавок, шесть кузниц, мельница. Помимо земледелия местные крестьяне занимались также добычей самоцветных камней. Дело в том, что еще в XVIII столетии несколько итальянцев, приглашенных в Россию для поиска ценных строительных материалов ради украшения новой столицы — Петербурга, открыли в окрестностях села Мурзинского месторождения полудрагоценных камней — топазов, бериллов, аметистов и других. С тех пор местные крестьяне стали заниматься как добычей, так и огранкой камней, причем над огранкой трудились не только мужчины, но и женщины, и даже дети. Большинство самоцветов из окрестностей села Мурзинского поступало через перекупщиков в Санкт-Петербург, Москву, Пермь и другие крупные города России.
Эти особенности в занятиях не могли не наложить некоторого отпечатка на нравственный облик местных жителей. Так, например, самая добыча самоцветов обыкновенно производилась весной, то есть перед Великим постом или во время него. Удачная добыча, как правило, сопровождалась попойками. Это, несомненно, доставляло много беспокойства и забот духовенству села.
В течение пяти лет продолжалось служение отца Павла в селе Мурзинском. За свои усердные труды батюшка «пользовался доверием и любовью всего общества»[4]. Вместе с матушкой он воспитывал шестерых маленьких детей.
Наступил 1917 год. Произошла Февральская революция, затем Октябрьская.
Уже после Февральской революции начались выступления против Православной Церкви и ее служителей. Грубое обращение со священниками, появление в храмах мужчин в шапках, прикуривание папирос от горящих свечей — такие случаи стали происходить по всей России. После Октябрьской революции начался массовый террор против всех действительных и мнимых противников большевизма, в том числе против верующих. Вначале масштаб красного террора был относительно небольшим:карательный аппарат большевиков только готовился к осуществлению массовых репрессий. В декабре 1917 года была образована Всероссийская чрезвычайная комиссия, а весной-летом 1918 года быстрыми темпами началось создание органов ВЧК на местах — к концу августа в стране действовало уже тридцать восемь губернских и семьдесят пять уездных «чрезвычаек».
Официально массовый террор был объявлен большевиками 23 августа/5 сентября 1918 года. Однако на Урале он был развернут значительно раньше — уже весной-летом того же года. Первоначально осуществлялся он разрозненными красногвардейскими отрядами, формировавшимися из рабочих, революционно настроенных солдат, бывших политических ссыльных и выпущенных из тюрем уголовников. Совершенная разнузданность, бессмысленная и подчас извращенная жестокость, глумление над всем святым, почти полная бесконтрольность отличали их действия. Ограбления православных храмов членами таких отрядов в большинстве случаев сопровождались невероятными кощунствами: священные предметы навешивались в насмешку на вьючных животных, на иконописных изображениях Господа Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы и святых делались неприличные надписи, у них выкалывались глаза, в рот им вставлялись папиросы. После ухода красных храмы представляли собой ужасающую картину: разбросанные иконы, книги и священные облачения, разбитые лампады, растоптанные свечи, изломанные предметы церковной утвари, выбитые иконы в нижних ярусах иконостасов (очевидно, ногами), растворенные настежь Царские врата, сорванные завесы, изрезанные плащаницы и даже антиминсы, рассыпанные в алтаре Святые Дары. Все ценные предметы, в том числе наперсные кресты и дароносицы, красные уносили с собой.
Почти везде, где появлялись красногвардейские отряды, производились аресты священнослужителей. Священник мог быть арестован дома в кругу семьи, на улице, в дороге и даже в церкви при совершении богослужения. Обычно предъявлялись обвинения в «контрреволюционности», в приверженности «к кадетам» и «буржуям», в произнесении проповедей, осуждавших советскую власть, и тому подобном — этого было достаточно для того, чтобы предать служителя Церкви смерти с жестокими мучениями. Отношение к духовенству со стороны красных было вполне определенное: убить «попа» да еще посмеяться над ним словно бы входило в правила поведения «настоящего» красногвардейца.
Все это непосредственно коснулось и духовенства села Мурзинского. Из всех церковно- и священнослужителей села отец Павел был, видимо, наиболее ревностным и активным: произносил проповеди, лично беседовал с прихожанами. Это было вменено ему в антисоветскую агитацию. Под угрозой ареста и привлечения к суду Ревтрибунала духовенству Сретенской церкви была официально запрещена «всякая агитация», а с отца Павла взяли следующую подписку:
«1918 года, июня 8[-го] дня, я, нижеподписавшийся священник Павел Фокин, состоя на службе духовного ведомства при Мурзинской Сретенской церкви, сим обещаюсь, что выступать с проповедями против советской власти ни с амвона, ни в собраниях и общих молениях, ни в частных разговорах не буду и местную и государственную власть признаю как власть законную и каких-либо противодействий ее распоряжениям делать не намерен»[5].
Приблизительно в то же время в селе Мурзинском по предложению Областного совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов была организована военная коллегия, членами которой стали «лица, пользующиеся незавидной репутацией»[6], как писала позже газета «Уральская жизнь». Этим «лицам» были даны неограниченные полномочия. «Вся ваша жизнь в наших руках, что хотим, то и делаем», — говорили они односельчанам. Для наведения «порядка» военная коллегия время от времени стала вызывать в село карательные отряды. Первым был арестован диакон Сретенской церкви отец Александр Землянников, являвшийся членом волостного правления и исполнявший обязанности счетовода Общества потребителей. Его увезли в Алапаевск, продержали в тюрьме в течение семи суток, а затем он был освобожден с обязательством немедленного выезда из села. Вскоре после этого в селе Мурзинском, как и везде по Уралу, началась мобилизация в ряды Красной армии. Все мужское население села отказалось вступать в Рабоче-Крестьянскую Красную армию. Члены коллегии донесли об этом инциденте в город Нижний Тагил, откуда сразу же прибыл карательный отряд во главе с комиссаром Чугуновым. После взятия с населения контрибуции размером десять тысяч рублей Чугунов приказал арестовать местного священника, отца Павла, а также семнадцать мужчин, подлежавших мобилизации. Все они были отправлены в Алапаевск. Здесь в ночь на 27 августа/9 сентября отец Павел был расстрелян большевиками.
Расстрелы в Алапаевске происходили близ железнодорожной станции — за несколько месяцев 1918 года там встретило смерть около трехсот человек. Очевидцы-железнодорожники рассказывали, что вначале красные расстреливали рядом со станцией, за семафором, а затем стали в теплушках вывозить свои жертвы на расстрел за город. Если какой-либо пожилой человек не мог забраться в теплушку сам, ему «помогали»: били плетьми до тех пор, пока обезумевший от боли старик из последних сил все же не взбирался в вагон. В случае же, если и эта «мера» не давала результатов, — несчастного тут же пристреливали или забивали нагайками насмерть. Было в Алапаевске и еще одно место массовых убийств, также поблизости от станции. Это была песчаная местность, где с давних пор местные жители брали для своих нужд песок, отчего там образовались большие ямы с «подходами», в виде нор. Красноармейцы, чтобы не рыть могил, стали использовать эти норы: приводили арестованного или заложника к такой норе, пристреливали, а сами забирались наверх и прыгали, пока не обваливался верхний пласт земли. «Судя по рассказам очевидцев, — констатировала газета «Уральская жизнь», — в деле убийств и расстрелов каждый красноармеец имел свою собственную инициативу»[7]. В одном из этих мест около станции Алапаевск, видимо, и был убит священник Павел Фокин.
После смерти отца Павла его матушка осталась одна с пятью малолетними детьми без всяких средств к существованию. Осенью 1918 года семья, вероятно, получила некоторое утешение в своей скорбной жизни. В это время территории Верхотурского и других уральских уездов постепенно освобождались белыми, которых население встречало обыкновенно хлебом-солью, с иконами и хоругвями. Жизнь начинала налаживаться. В сентябре 1918 года в Екатеринбурге было проведено епархиальное собрание под председательством Преосвященного Григория[24], епископа Екатеринбургского и Ирбитского. Постановлением этого собрания семьям священнослужителей, убитых большевиками, в том числе и семье отца Павла Фокина, стала оказываться материальная помощь. Было решено ежемесячно в течение трех лет производить денежные сборы с духовенства, устроить сбор средств по церквям, начать организацию чтений, лекций и концертов, посвященных памяти погибших иереев. «Было приятно и радостно сознавать, — писали «Известия Екатеринбургской Церкви», — что бедные сироты получат вовремя помощь в своем тяжелом, безвыходном положении, что их горе разделяет и вся епархия, что священнослужители, стоя пред престолом Всевышнего, будут возносить свои теплые молитвы за мучеников иереев, погибших на своем посту при исполнении своего пастырского долга»[8].
Однако, к сожалению, этим добрым начинаниям не суждено было осуществиться во всей полноте: ситуация коренным образом изменилась летом 1919 года, с возвращением правления большевиков. Помощь семьям погибших священников стала тогда уже невозможной…
Священномученик Павел Иванович Фокин прославлен в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской от Екатеринбургской епархии 17 июля 2002 года. В 2010 году его имя включено в Собор Екатеринбургских святых.
Источники
ГАПК. Ф. 108. Оп. 1. Д. 10.
ГАСО. Ф. 612. Оп. 2. Д. 10.
Помянник 1919 года. ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 16854. Л. 50.
Воспоминания Н. П. Денисовой, дочери священномученика Павла Фокина.
Воспоминания В. Н. Фокина, внука священномученика Павла Фокина.
Жития святых Екатеринбургской епархии. — Екатеринбург: Издательский отдел Екатеринбургской епархии, 2008.
Кривощеков И. Я. Словарь Верхотурского уезда Пермской губернии с общим историко-экономическим очерком, приложением карты уезда в границах по административному делению России в 1734 году. Пермь, 1910.
Лепихина З. Я. Православный Кунгур. Пермь: ЗАО «ИГ “Энтер-профи”», 1999.
Справочная книжка Екатеринбургской епархии на 1915 год. Екатеринбург, 1915.
Екатеринбургские епархиальные ведомости. 1912. № 13, 51.
Известия Екатеринбургской Церкви. 1918. № 16–18.
Мурзинская волость Верхотурского уезда. Контрреволюционная агитация // Уральский рабочий. 1918. 14 июля (№ 137).
Пермские епархиальные ведомости. 1899. № 14.
Уральская жизнь. 1918. 20 окт. (№ 190), 22 окт. (№ 191).
Жития святых Екатеринбургской епархии. — Екатеринбург, 2008
[1] Данные приводятся на основании сведений из клировых ведомостей Воскресенской церкви г.Перми за 1910 и 1911 годы, в которых указан возраст священномученика.
[2] Храм в честь святой Параскевы был построен в деревне Кайгородской в 1860-х годах, после чего она получила статус села.
[3] ГАСО. Ф. 612. Оп. 2. Д. 10. Л. 4 об.
[4] Уральская жизнь. 1918. 20 окт. (№ 190).
[5] Мурзинская волость Верхотурского уезда. Контрреволюционная агитация // Уральский рабочий. 1918. 14 июля (№ 137).
[6] Уральская жизнь. 1918. 20 окт. (№ 190).
[7] Уральская жизнь. 1918. 22 окт. (№ 191).
[8] Известия Екатеринбургской Церкви. 1918. № 17–18. С. 339–340.
