Летом 2013 года на Урал по приглашению нескольких общественных организаций прибыли гости из Беслана — 10 детей и трое взрослых. Пожили в летнем казачьем лагере, посетили Верхотурье, Ганину Яму и Храм-на-Крови. Разумеется, с детьми никто не разговаривал о пережитом ими 9 лет назад. Побеседовать с нашим корреспондентом согласилась Надежда Ильинична Гуриева, учитель истории средней школы №1 города Беслана. Вместе со своими тремя детьми она была в заложниках с 1 по 3 сентября. Ее 14-летний сын Борис и 12-летняя дочь Вера погибли, в живых осталась младшая дочь Ирина (сейчас — ученица 11 класса).
Надежда Ильинична, первый вопрос: можем ли мы с Вами говорить о событиях сентября 2004 года?
Конечно. Можем.
Тогда давайте вспомним о них в контексте темы встречи людей и Бога в условиях трагедии. У Вас, наверняка, есть личные наблюдения, размышления и, может быть, конкретные истории об этом.
Вообще с этим событием связано много вещей, которые можно назвать мистическими или загадочными, которые не только человек неверующий, но и верующий не всегда может объяснить. Например, что очень многие чувствовали, что что-то произойдет. Дети оставляли такие стихи и сочинения… те, кто их потом нашли, были потрясены глубиной взгляда и пониманием того, что нечто должно случиться. Одна из девочек написала приблизительно такой текст: «Я уйду туда… и это будет самая короткая дорога», — откуда у ребенка, который перешел в шестой класс, такое? Или другая девочка пишет: «Я, как облако – я лечу и смотрю на всех сверху», — откуда? И все это находили потом родители среди записей, в дневниках детей.
А у нас дома была немножко другая история. Средняя дочь моя как-то сходила в воскресную школу с подружками-соседками. Мои дети были не крещены, и я тоже была не крещена, воспитывались мы в семье, далекой от религии. Хотя я знаю, что мой прапрапрадед был священником. Но все это узнается только теперь… Дочь моя пришла и сказала: «Мама, я хотела бы, чтобы мы покрестились». Это было в начале лета. Я говорю: «Хорошо, конечно, но для этого с вами кто-то из родителей должен пойти или мы все». Договорились, что идем в сентябре, когда я получаю первую зарплату: «во славу Божию» покреститься, конечно, хорошо, но наши монахи тоже люди. Был у нас уговор, что мы пойдем креститься 5 сентября. А куда мы попали, вы знаете – 6 сентября мы хоронили детей. И вот, 2 сентября, когда мы сидели там, Вера нашла чей-то крестик. Я не знаю, чей это крестик был, может, раньше был потерян в спортзале. Этот крестик она не выпускала из рук все время – до конца. Когда я пришла в себя после взрывов и увидела ее, она лежала, скрестив на груди ручки, как перед причастием, и зажав кулачки. Я, конечно, не трогала ее руки: нужно было заниматься другими детьми. У нее была улыбка на лице и кровавые слезы. Уже сколько времени прошло, а я постоянно это вижу. 14 сентября мы крестили Иришку – младшую дочь, которая осталась жива. И мы с мужем уже в феврале 2005 года крестились.
Должна сказать, после теракта были многочисленные случаи, когда мусульмане меняли веру. Была там семья азербайджанская почти в полном составе. И когда дочери вышли оттуда, слава Богу — с ранениями, но вышли — отец сказал: «Я не хочу. Если люди моей веры могли вот это учинить – я не хочу». И вся семья приняла крещение. Хотя и тогда, в зале, и потом, и сейчас я говорю, что эти нелюди, которые нас захватили, на самом деле – безбожники. Там никакой верой и не пахло. Я не знаю такой веры, а я преподаю историю,это всегда связано с религией — так вот, я не знаю веры, которая говорила бы, что свои проблемы нужно решать убийством детей. Единственный такой случай в Библии известен , и он ни у кого не вызывает восторга.
Когда эти нелюди совершили такое, одному из них сказали: «Как же ты мог, ведь в Коране говорится, что рай – у ног матери. Скольких матерей и детей вы сейчас мучаете?!» Он ответил: «Вы ничего не понимаете в Коране» — и было понятно, что они тоже не большие специалисты.
То есть, у них было свое толкование, которое для них было удобно.
Свое толкование и, как я считаю, свое отношение. Я бы, например, никогда в жизни не поступила бы вообще ни с чьей священной книгой так, как они поступали там с Кораном: его могли, сидя, и под ногу подложить. Я считаю, что просто под религиозным флагом, как было в истории не раз, какие-то подонки решали свои проблемы.
Надежда Ильинична, а как сейчас складывается жизнь средней школы №1 города Беслана? Стараются ли сохранить эту память – или наоборот, чтобы детей не травмировать, стараются, насколько возможно, отгородить их от этих событий?
Во-первых, от себя не убежишь. И отгородиться невозможно. Хотим мы или не хотим – это всегда присутствует. Хотя бы в виде разрушенной школы – старого здания, которое стоит, зияя окнами, уже который год.
Его оставили как памятник?
В этом месте создается сейчас мемориал. Предполагалось с самого начала, как только все это произошло, построить там храм. Если немножечко вернуться в историю: эта школа, которую разрушили, была построена на территории церковного сада. Там храм был рядом – в пятидесяти метрах. Его разрушили в 30-е годы. Из этого кирпича построили в одном из сел школу. Получился как будто завершающийся цикл. А освящен этот храм был в начале XX века, в начале сентября. Поэтому мысль о том, что мы должны что-то изменить, исправить ошибку наших старших, возникла еще тогда.
Естественно, владыка Феофан нас поддержал. Пусть и с большими трудностями, но мы этот храм строим. Уже стеночки вырисовываются: может, 1-го сентября зайдем под крышу – очень надеюсь на это. Храм будет в византийском стиле, как строили наши предки аланы когда-то. Он будет кирпичным, но облицован белым камнем. При строительстве используется кирпич от разрушенной школы. В общем, мы делаем все возможное, чтобы ошибку исправить.
Сохраняем зал. Почти в том самом виде. Для этого специальное укрытие придумали немецкие молодые архитекторы – большие умнички, которые отнеслись с душой и пониманием ко всему, прочувствовали. Старое здание школы осталось – там, вероятнее всего, будет музей. Я надеюсь, удастся сделать так, чтобы это был музей не только этого теракта, но и всех терактов, произошедших в республике – у нас их было очень много.
И практически всегда это приходит извне. Что, в общем, для нас больно: ведь Осетия (Алания) – это православная республика, на 70-80% населения точно. И лишь сравнительно небольшая часть мусульман. И, по большому счету, у нас разделений никто не создает между христианами и мусульманами.
Традиционно добрые отношения?
Абсолютно никаких конфликтов нет на эту тему. Я предполагаю, что кому-то очень хотелось бы, чтобы эти конфликты у нас были, – и втянуть Осетию в тот кошмар, который творится в других республиках. Но я уверена в своем народе. У нас мудрый народ. Смелые люди. Если после того ужаса наши мужчины выдержали, а наши женщины сумели удержать их от необдуманных поступков, то, я думаю, что мы переживем это. Хотя это страшно больно. И у нас многие люди гибнут и сейчас: умирают молодые мужчины, женщины, чьи дети были в заложниках. Теракт продолжает косить.
То есть, это рикошет такой… последствия.
Да.
Насколько я знаю, для борьбы с такими последствиями владыка Феофан при одном из монастырей создал реабилитационный центр?
Да, такой центр есть при женском монастыре в Алагире. Он был создан с помощью православных из Германии. Сейчас не помню имени, но фамилия священника Сикоев. Он осетин, но живет и служит в Германии. Его прихожане организовали это все и создали этот замечательный центр. И наша матушка Нонна много занимается с пострадавшими детьми. Причем, не только с нашими, но и из Южной Осетии, и с детьми из детских домов. А наши ребятки, которые сами ездили на реабилитацию, теперь уже волонтеры – приезжают, помогают. Бывает, вывозят туда целые классы. В этом году, когда параллель, где больше всего волонтеров, заканчивала школу, из реабилитационного центра к нам в школу приехали целой делегацией, было очень приятно видеть наших сестричек-монахинь.
Вообще, у нас два таких активно работающих монастыря. Еще наш Аланский мужской монастырь. Они очень здорово нас поддерживают. И все эти годы каждое 3-е число каждого месяца в том спортзале они проводят панихиду. А нынешний наш владыка даже проводил праздничную службу в этом зале. Это было впервые, и это было удивительно, даже странно как-то: ну, как проводить здесь что-то праздничное? Но это было очень к месту. Это было как раз в восьмую годовщину этих событий.
А вообще, я должна сказать, что очень сильно нас поддержала Православная Церковь. И у нас очень большое количество людей увидели это отношение. Как владыка Феофан лично поддерживал и успокаивал людей, как лично присутствовал во время этих событий – он все время был там. Он все наши конфликты, которые возникали там (вы же понимаете, что в беде люди часто ищут виноватых, и часто не там, где надо) старался устранить всеми силами, своей удивительной доброжелательностью.
А нашу семью он вот чем еще сильно поддержал. На 40-й день мы были на кладбище. Владыка и его певчие ходили по кладбищу и отпевали тех, у кого были сороковины. Он подошел к нам и спросил, хочу ли я, чтобы мои дети были отпеты. Я спросила, разве это возможно, ведь мои дети не были крещены. Он сказал, что у Бога все возможно. И он с меня снял такой груз! Страшный груз от того, что я так и не выполнила просьбу своих детей о крещении. Он тогда решил для меня самую большую проблему этих дней.
«Для меня жизнь разделилась – до и после Беслана. Беслан забыть нельзя, Беслан понять нельзя и Беслан нельзя… не оплакивать. Из того, что я не просто увидел, а перенес, я не знаю, что больше стоит в глазах: бессильная злоба отцов, которые стояли вокруг на площади — пылкая кавказская натура! — зная, что ничего не могут предпринять, но готовые на все, или непомерная скорбь и отчаяние материнских глаз, или же бегущих детей, нередко падающих, потому что их в спину расстреливали, или детей, которых я вез на своей машине и которые у меня на руках умирали – я не знаю. Или самое страшное, что я увидел в жизни: когда в чистом поле экскаваторами роют могилы… А затем, когда были похороны, у меня складывалось впечатление, что жизнь хоронят. Вот эта скорбь Беслана, конечно, останется навсегда. И никто никогда не в праве матерям и близким, потерявшим детей, сказать: пора забыть. Это преступление и кощунство нельзя забыть». Архиепископ Ставропольский и Владикавказский Феофан, отрывок из интервью создателям фильма «На службе Богу и России», 2005 г.
Ведь они фактически были крещены, как мученики, кровью.
Я считаю, что их там крестили всех. Всех, кто в зале был. Потому что они были в аду. Дети, которые пили мочу, потому что им не давали воды. Дети, которые не могли встать, пошевелиться. Голодные, в ужасном страхе. А дети, которые оказались там без родителей — им в сто раз было сложнее.
И вам, наверное, приходилось всех детей как-то поддерживать, успокаивать?
Конечно, мы старались поддержать, как можем, но, на самом деле, мы ведь тоже ничего не могли. Если детей хотя бы в туалет выпускали – то взрослых нет. Все 52 часа все взрослые находились в зале. Единственный был момент, когда учителям или кому-то из взрослых разрешали группу детей отвести в туалет – и вот там пользовались возможностью. Когда выгнали всех, кто старше 45-ти, в тренажерный зал (он примыкает к спортзалу) – только тогда мы смогли подняться. Практически, у всех теперь с ногами проблемы.
Оттуда никто здоровым не вышел. Но все, кто вышел, вышли с верой. Я, к примеру, для себя поняла, что жива осталась для того, чтобы рассказывать правду о том, что там произошло. Чтобы это все собрать, чтобы был музей, чтобы это не забывалось. Я убеждена, что, как только начинаем забывать – мы получаем следующий теракт, следующее страшное преступление. Человеку это почему-то свойственно, но мы нетдолжны забывать такие вещи. И совершивших подвиг – тех, кто спасал – мы тоже не должны забывать.
О тех, кто спасал… Когда я изучала материалы по Беслану — то, что можно найти в Интернете — меня поразил рассказ женщины, которая тоже была в этом спортзале. Она рассказывала о бойцах «Альфы» и «Вымпела», которые буквально ложились на гранаты и своими телами закрывали детей и всех, кто там был.
Это действительно так. За всю историю этих подразделений не было таких потерь, как в Беслане. Я думаю, что, если бы им не помешали сделать то, что они могли, провести штурм, как положено… Прошло уже девять лет – я все равно убеждена: нужно было штурмовать. Не было бы стольких жертв. Были бы силы бежать. Потому что сил бежать не было уже ни у кого. У нас уже 2 сентября были мертвые, и не потому, что их убили. Девочка умерла от диабетической комы. Мальчик — видимо, от обширного инфаркта, от разрыва сердца – жгло в груди у него. На руках у матери умер.
Ребята поднялись уже после взрывов. И стали вызывать огонь на себя – потому что боевики стали стрелять убегающим детям в спины. У них у всех стресс остался. Через восемь лет смог приехать один из них на это место – и плакал. Этот взрослый, сильный, мужественный человек, который многое в жизни видел… у него ручьем текли слезы.
Эти ребята для меня все родные. И кого нет, и кто живы. Мой дом – их дом, их в Беслане примут всюду. Нет предела признательности, потому что они так отчаянно спасали наших детей. Говорят, это не их была обязанность — мол, должны были только с боевиками биться. Но когда ты можешь хоть сколько-то детей передать через окно товарищам и тем самым сохранить им жизни…
Надежда Ильинична, Вы привезли на Урал и, насколько я знаю, передали в монастырь на Ганиной Яме, список необычной иконы.
Это икона «в память убиенных мучеников бесланских», как написано на ней. Эту икону вскоре после событий заказали дети из Санкт-Петербурга, собрали деньги, и уже в октябре она была в Беслане. На иконе изображены Вифлеемские младенцы.
Сильная параллель.
И там, и там сильные мира решали свои проблемы за счет детей. На мой взгляд, это две родственные истории. Я рассказывала о мальчике, который умер у матери на руках. Это был ее единственный ребенок. Она психологически была в очень тяжелом состоянии. Она тоже не была крещена, но в один из дней пришла на панихиду. Она рассказывала мне потом: «Сначала было все черно. Потом в один момент чернота расходится – голубое небо, и стоит мой сын, и мне улыбается». И она совершенно стала другой. Крестилась, вышла замуж, у нее уже снова маленький ребенок. И мы очень рады за всех наших мамочек, кто смог снова родить, потому что для них это спасение.
Беседовала Светлана Ладина.
Беседа с Надеждой Ильиничной Гуриевой опубликована в журнале «Православный вестник» №3 (111) за август 2013 года.
Редакция «Православного Вестника» благодарит режиссера-документалиста Ирину Мороз за помощь в организации интервью.
